Андрей Кокоулин - Неизлечимый детектив

– Родерик. Родерик.

Я наклонился к детективу, опасаясь его трогать. Мой друг пускал слюну, делая наводнение в Виндзоре наглядным.

– Родерик!

– Господа, – вновь раздался голос кондуктора (второе купе!), – доброе утро! Прошу предъявить…

Чертыхнувшись, я привстал и полез Гарпасту за пазуху.

Чего там только у него не было, во внутренних карманах! Сначала нащупалась коробочка с табаком, затем увеличительное стекло, затем спички, набор отмычек, простенькое стальное колечко, монетка в пол-пенса, клочок бумаги с неразборчивым текстом и, наконец, портмоне, в котором, как оказалось, никаких билетов…

– Тэк-с.

Я повернулся и столкнулся взглядом с подозрительно сощурившимся кондуктором. Ах, какая глупая ситуация! Двусмысленная!

Бывает, судьба ставит тебя в неловкое положение, только чтобы посмотреть, как ты будешь из него выходить. Проявишь сообразительность, и в дальнейшем получишь удачу в спутницы. Не проявишь…

Как назло, мои пальцы все еще держали чужое портмоне.

– Вы, извините, не то сейчас думаете, – сказал я, чувствуя, как начинают пылать уши. – Это совсем не воровство.

– О, да! – кивнул кондуктор, закатывая рукав.

Вид его не предвещал ничего хорошего.

– Мы друзья, – сказал я, возвращая портмоне на место, – у нас одно купе. Я как раз искал…

Закончить объяснение мне не удалось – усач схватил меня за грудки и приподнял к низкому потолку.

– Чем вы его оглушили, сэр? – зарычал он, багровея лицом.

– Ничем, – сдавленно произнес я. – Это у него свойство такое.

– Вы думаете, я вам поверю?

– …остальные, – вдруг услышали мы, – право слово, из себя ничего выдающегося… Хм, Джонатан, вы, похоже, опять куда-то влипли.

Мы с усачом синхронно повернули головы. Мой очнувшийся друг взирал на нас будто зритель в цирке Барнума и Бэйли. То есть, зрелище воздушного акробатического этюда со мной в главной роли, похоже, представлялось ему чертовски занимательным.

– Сэр, вы знаете этого человека? – спросил кондуктор.

– Родерик, скажи ему, – попросил я.

Гарпаст выдержал паузу, вытер губы и кивнул нам обоим.

– Да. Да.

Спустя мгновение подошвы моих ботинок вновь ощутили вагонный пол.

– Прощу прощения, – буркнул кондуктор. – Ваши билеты, джентльмены.

– Пожалуйста.

Родерик поднял газету, из-под которой выглянули на свет два серых прямоугольника.

– Благодарю, – кондуктор надорвал билеты с узкой кромки. – Кстати, – сказал он, указывая на меня, – ваш друг лазил к вам в портмоне. Всего доброго.

И дверь за негодяем-доносчиком щелкнула.

– Господа и дамы, предъявляем билеты! – послышалось дальше по проходу. – Предъявляем, не задерживаем, готовим!

Гарпаст зажмурил один глаз. Когда он так делал, незакрытый глаз приобретал удивительную пронзи-тельность.

– Это правда, Джонатан?

– Я искал билеты, – сказал я, отворачиваясь.

На выпученное око без содрогания я смотреть не мог.

– Вот уж не думал, – произнес похожий на насупленного филина Родерик, – что вы способны на такое. Пока мой мозг замыкается в аналитической работе, пока он занят систематизацией и обобщением деталей и мелочей, недоступных, Джонатан, вашему, без сомнения, достаточно среднему, пусть и с фантазией, уму, пока я выпадаю из сего вещественного мира в мир сопоставлений и причинно-следственных механизмов, вы, без всякой внутренней дрожи, грубо пользуясь моей беспомощностью, производите чес моих карманов!

– Если бы вы сразу рассказали про билеты…

Пробубнив это, я осмелился искоса глянуть на Гарпаста.

– Сразу… билеты… – передразнил меня он, все также одноглазо таращась. – Вы совершенно не умеете врать, Джонатан. Вранье должно быть в крови, а у вас детский лепет какой-то получается. Отдам, отдам я вам ваш фунт. С первого же дела отдам!

– Я честно… – начал я.

Но Родерик скривился, и я умолк.

За окном, выплывая из паровозного дыма, будто грязные океанские волны дыбились холмы с лежащим у подножий бурым снегом. Несколько коров проводили нас ленивыми взмахами хвостов. Хмурое утреннее небо со временем так и не сделалось светлее.

– Кстати, – сказал Гарпаст, ломая возникшую натянутость между нами, – я вполне могу этот фунт отработать.

– Как? – спросил я.

– Как специалист по женскому полу.

– О, боже! Я лучше сам.

– Вовсе нет, вы стеснительны, – с энтузиазмом заговорил Гарпаст. – А я вам в продолжение своей речи о женщинах скажу, что в бытность завсегдатаем одного мюзик-холла в Вест-Энде сделал интересные наблюдения насчет женской природы. Так вот, женщину, в силу ее примитивизма, очень легко завоевать. Подарки, комплименты и настойчивость. Запомните, Джонатан, подарки, комплименты и настойчивость! Это три кита, перед которыми падет любая женская крепость. Причем, если не срабатывают два первых, что, скажем сразу, маловероятно, то настойчивость обязательно вызовет у предмета ваших притязаний невыразимую к вам жалость, которой вам и следует воспользоваться. Вы знаете, что женщины часто любят из жалости?

Я качнул головой.

– Что ж вы сами до сих пор не женаты?

– С моим-то умом? – двинул бровью Родерик. – Для стряпни мне достаточно миссис Терриберри. А на улочках и в игорных клубах хватает предложений любви без обязательств. Мы – просвещенная страна. И даже в этом смысле передовая.

Он звонко хлопнул ладонями по ляжкам.

– Ну что, пошли?

– Куда? – удивился я вставшему Гарпасту.

– К Элизабет Максон, конечно же! – он потянул меня за руку. – Подарки и комплименты, Джонатан. Я устрою вашу личную жизнь. У вас нет ничего подарить?

– Родерик…

С великой неохотой я дал увлечь себя в проход.

– Что, нет подарка? – мой друг скорчил гримасу. – Тогда комплименты. Сначала извинения, потом комплименты. Я знаю, это работает.

– Понимаете, Родерик, я не уверен…

– Вот! Вот, – Гарпаст наставил на меня палец. – Вы все три года так. Хорошо, что я с вами.

За окнами мешалось желтое с серым, коричневое с грязно-зеленым. Один депрессивный пейзаж перетекал в другой, и даже выглянувшее на мгновение солнце казалось предвестником апокалипсиса.

Я шел будто агнец на заклание.

Сомнения ныли во мне, страх бурлил, предчувствия угнетали, а раздражение деятельным Гарпастом зудело под кожей. Что я скажу? Зачем? Мне совершенно не хочется, думал я.

И вместе с тем, подспудно, я желал, чтобы все именно так и происходило: разнесчастный герой, благородный (за фунт) помощник, неясное, не оформившееся чувство.

Впрочем, солнце все равно казалось апокалиптичным.

Гарпаст остановился у восьмого купе:

– Стучите.

– А что я скажу? – зашептал я.

– Скажете, что не можете простить себе того, как вы расстались, – зашипел в ответ Родерик. – Что чувствуете себя последним болваном. Что она не идет у вас из памяти, ее прекрасные глаза, ее тонкая рука, ее милая шляпка. Что вам, как писателю…