Андрей Кокоулин - Неизлечимый детектив

– Будьте добры… – я опустил на пол баул.

Он посторонился.

– Сэр, – Том протянул мне над Родериком жирандоль.

Звякнул хрусталь. Я, оцарапавшись, перехватил. Затем принял и второй баул.

Гарпаст, сменив ботинки на нашедшиеся под ногами мягкие туфли, костяшками пальцев стукнул в стенную панель.

– А у вас здесь мило, – сказал он старику. – Мило. Куда идти?

– Сюда, сэр, – показал свечой слуга.

И медленно, с достоинством, повернулся.

– Оба этажа жилых? – спросил Родерик.

– Конечно, сэр.

По мере того, как они удалялись вглубь дома (Родерик безбожно шаркал), голоса их звучали все глуше.

– И сколько жильцов?

– Десять вместе со мной, сэр.

Затем что-то стукнуло, и свет свечи, и голоса пропали.

Мы с Томом, оставшись одни в полумраке, переглянулись. Дом вокруг нас поскрипывал, постанывал, играл тенями и шевелил шторами.

Наверху, над головами, казалось, кто-то ходил.

– Жуть какая, – выдохнул кэбмен.

– Не в бруэме же ночевать, – сказал я, снимая сюртук.

Том последовал моему примеру и освободился от пальто.

Синий мертвенный свет вдруг полыхнул в окнах. Грянул чудовищной силы раскат, створка входной двери распахнулась, являя взору шипящую стену дождя.

Ни навеса, ни Мартина под навесом видно не было. Порыв холодного ветра горстью рассыпал капли по и без того мокрому полу.

– Черт!

Невольно ловя дождь ртом, я торопливо затворил створку, вдвинул засов в паз.

– Адова погодка, сэр! – сказал Том.

Глаза его поблескивали в полумраке. Он с присвистом дышал. С повешенных одежд размеренно капало.

– Да уж.

Мы переобулись.

Кожаных туфель было много, пар шесть-семь. И это наводило на размышления. Хозяева явно не бедствовали, однако же предпочитали экономить на освещении.

И куда увели Родерика?

– Господа…

Я вздрогнул.

Старик со свечой появился бесшумно и почему-то из боковой арки, хотя уходил прямо через холл.

– Прошу за мной, господа.

Не дожидаясь нас, он двинулся к темному проему. Свет от свечи плеснул на низкий буфет, на картину в раме, на обивку кресла, мерцающим пятном поплыл по потолку. Тень старика пристроилась от него сбоку.

– За багаж не беспокойтесь.

Проследовав за худой фигурой по узкому коридору, мы с Томом очутились на квадратной площадке с высоким мозаичным окном. Там, над зеленью мозаичных деревьев, возвышался мозаичный янтарный холм, увенчанный солнечными лучами.

– Том, – остановился старик, – вам в людскую.

И он свечой показал на арку с уходящими вниз ступенями.

– Туда? – кэбмен с опаской заглянул в темноту. – Ни черта ж не видно, сэр! Вы как хотите…

– Там восемнадцать ступенек, – перебил его старик. – А дальше увидите миссис Пекбридж. У нее есть свеча.

– Да? – Том шагнул вниз и повернулся. Лицо его с мокрыми усами сделалось жалобным. – Вы только посветите мне сверху, сэр.

– Хорошо, – кивнул старик.

В чуть слышном вздохе его я прочитал укоризну трусливой молодости. Он опустил свечу, освещая пролет.

Том перекрестился и, шаркая туфлями, пропал в арке.

– Да! – мгновение спустя услышал я его голос. – Я вижу свет! Я иду на свет! Черт!

Судя по звуку, кэбмен запнулся и упал.

– Все-все, я снова иду на свет.

Старик завел глаза к потолку.

Грянул раскат, цветные тени от окна прыгнули на стену, волосы старика на миг сделались золотистыми.

– А вас, сэр, прошу сюда. В столовую.

Он повел меня примыкающей к площадке короткой застекленной галереей.

– А Родерик? – спросил я.

– Он уже там. Собственно, – повернулся старик, – у нас обеденное время, сэр. Поэтому все сейчас там.

– А чем кормят?

– Жаркое из баранины, свиной паштет, овощи, мясной пудинг. Чай. Виски. Аперитив.

– Я, признаться, был бы не против.

– Разумеется, сэр.

За галереей мы прошли под лестницей и оказались у двустворчатых дверей. Старик взялся за ручку. Мне так отчетливо представилось вдруг, что внутри меня ждет нечто страшное, жуткое, навеянное грозой, вроде пира вампиров или сатанинской мессы, что я, похолодев, зажмурился.

Но тут же услышал знакомый голос:

– А, мой друг, вот и вы!

Длинный стол тянулся из одного конца столовой в другой – там, на фоне не занавешенного окна, стояло пустое кресло с высокой спинкой. Потрескивая, горели в подсвечниках свечи, стыло на тарелках жаркое, темнело стекло бутылок.

Гарпаст, с заправленной под горло салфеткой, сидел на ближнем к дверям краю.

– Мистер Джонатан Ривольд, – объявил старик.

И, пройдя вперед, чуть отодвинул стул напротив Родерика.

– Извините, что вот так… – сказал я, разведя руками перед собравшимися обедать, – обстоятельства, дождь… Гроза!

– Будьте добры, – последовал жест.

Я сел.

– Про грозу я уже сказал, – наклонившись, шепнул мне Родерик.

Из темного угла выскользнула молоденькая горничная, поставила передо мной тарелку. В бокал плеснуло красное.

Пригубив недурное вино, я взялся за нож и вилку.

– Джонатан, – качнул головой Родерик, – проявите уважение, мы пока не обедаем.

– А почему?

– Ждем хозяина.

Я посмотрел в сторону собравшихся за столом обитателей поместья.

Их было пятеро. Трое со стороны Родерика. Двое – через пустой стул – с моей. И да, никто еще к жаркому не притронулся.

Близко к Родерику сидел худощавый мужчина лет пятидесяти. Лицо у него было вытянутое, с брезгливо выпяченной нижней губой, тонким носом, темными кругами под блеклыми серыми глазами. Морщинистый лоб, гладко выбритые щеки, хотя на левой виднелся свежий порез. Одет он был в белоснежную рубашку и жилет с выточкой, кисти рук с тонкими ухоженными пальцами лежали на столе, но от меня не укрылось, что правая напряженно вцепилась в вилку.

Ощутив мой взгляд, он медленно повернул голову и, чуть наклонив ее, уставился на меня. Его мнение обо мне выразилось в дрогнувшей щеке и еще больше оттопырившейся губе. Жалкий мокрец я был для него. Принятый из милости бродяга.

И Родерик тоже.

Ну что ж… Я слегка кивнул ему и перевел внимание на его соседку слева – девушку лет девятнадцати в вязаной серой кофте поверх красного платья с круглым воротничком. У нее были пышные каштановые волосы, заколотые простеньким гребнем. Лицо было миловидным, слегка пухлым. Складка над бровями выдавала напряжение или неудовольствие. Смотрела она строго на обод своей тарелки, но губы не шевелились. В этом неподвижном взгляде чудилась такая глубокая незаинтересованность в окружающем мире, что я подумал о душевном нездоровьи. Но тут девушка, опровергая мою догадку, подняла голову, на щеках обозначились ямочки, а светло-серые глаза обежали сидящих, с некоторым удивлением остановившись на мне.

Ее тонкая рука начала уже приподниматься, когда мужчина в жилете накрыл ее ладонь своею и что-то неслышно шепнул на ухо.