Владислав Вишневский - Аллегро

– Есть пять нарядов вне очереди, – эхом повторил срочник.

– Так-то, – кивнул дирижёр. Выдержал паузу, продолжил. – И я вас наказываю главным образом не за то, товарищ солдат, что вы были, как я понимаю в самоволке, за это ещё столько же надо, а за то… – музыканты вытянули шеи… – что в третьей части вашего Концерта, прямо с первого такта, если хотите знать, всё нужно исполнять только «крещендо»… Понимаете? Кре-щен-до!! С сильной экспрессией! С сильной! А вы, понимаешь, испортили всё…

Срочник от удивления рот открыл… Как и все, впрочем.

– Да-да, посмотрите внимательней партитуру, молодой человек, – дирижёр аж цвёл, подметив явную ошибку исполнителя. – Там двойной знак стоит… Двойной!! Резко, и категорически. Для всех исполнителей, причём! Понимаете? И для вас тоже! Двойной! А вы исполнили всего лишь… эмм… «фортэ»! Испортили вы всё, товарищ лауреат, испортили.

– Даже лауреат… – прошелестело по оркестру, – ух, ты!

– Да, кажется… – небрежно махнул на это рукой дирижёр. – Так кажется потом объявили. Так что, лучше верните ту грамоту в профтехучилище или куда там, товарищ Смирнов, и больше не позорьте наш оркестр. Понятно?

– Так точно!

– Вот, так! Кстати, а почему это Тимофеев у нас опять в очках?

Кто-то от музыкантов немедленно информирует: «Он на грабли наступил, товарищ подполковник».

– Опять, и на грабли?.. – ехидничает дирижер. Затем резюмирует: – Когда-нибудь вам, Тимофеев, голову снесут, а вы и не заметите. Ага! – Делая ироничные ударения на «вы» и «вам».

Музыканты оживились, зашевелились, легко и с удовольствием включаясь в знакомую и безразмерную тему нравственности и морали, но подполковник обрывает:

– Кстати, есть одна новость для нас. Я слышал, вроде объявлен конкурс, даже Международный, говорят, какой-то конкурс, на новый… – выдерживает паузу…

Тут же доносится чей-то громкий шепот, как подсказка дирижёру: «Гимн страны».

– Нет, товарищ Мальцев, а вот и не угадали, – не соглашается дирижер, – не гимн страны, это мы уже проехали.

– Ага, еще такой анекдот есть, про соединение ежа и ужа… – как сам себе, бурчит Кобзев.

– Кобзев! – нервно одергивает старшина, и делает страшное лицо в сторону неуёмного анекдотчика. – Ну, что ты, понимаешь, с ними…

– …а Гимн… Планеты! – как бы не замечая общего сарказма в аудитории, с ноткой высокопарности заканчивает дирижер, и скептически добавляет. – Может не Гимн, кантату, скорее всего.

– Чего-о?

Музыканты зашевелились. Послышались возгласы: «Ух, ты!.. Ого!.. Уже планеты! Международная! С премией, значит, да? А какая премия? А сколько заплатят? В баксах или в Евро?

– В деревянных…

– А я знаю, всё равно будет музыка Александрова, слова Михалкова. Ага!

– Р-разговор-рчики! Кобзев! – с явной угрозой рычит старшина.

Дирижер улавливает главный вопрос, отвечает не очень уверенно:

– Заплатят, заплатят… Ага! Конечно!

Слышны возгласы: «Догонят и еще дадут… Жди… Держи карман… Пендаля… По ушам… Грамоту дадут… Посмертно…»

– Тих-ха… р-разговор-рчики… – Это уже рокочет сам дирижер. – Я же не говорю что это обязаловка. Можем, значит, можем. Нет, значит, нет. Как думаете, товарищ старшина?

Старшина на вопросе не спотыкается.

– А Положение уже есть? – мудро интересуется. Он, вообще-то, главный концертмейстер оркестра здесь, так сказать первый кандидат на возможное композиторство. Естественно, после дирижера.

– Положение? – на секунду задумывается подполковник, но ответить не успевает…

Открывается дверь, легко и свободно… Без стука, как к себе домой, в оркестровый класс входит офицер в чине полковника. Полковник Ульяшов, зам командира полка по воспитателной работе. Офицер в предпенсионном возрасте, с очень простецким лицом, не крупный, обычный, но с многоэтажным собранием орденских колодок на груди. С подчиненными он на «ты», сам, естественно, «заклятый» (В прошлом) коммунист. С большим партийным стажем. Ныне демократ (Перестройка в стране – понятное дело, – и в войсках тоже). С ним еще два человека. Тоже полковники, но гораздо моложе и стройнее. Откуда-то «сверху» похоже гости, из дивизии или выше. Группа, возглавляемая полковником радушно улыбаясь, распространяя вокруг себя густую смесь из разных душистых запахов модных мужских одеколонов, движется к дирижеру. Музыканты вскакивают, не опуская инструментов, вытягиваются. На лицах полуулыбки и любопытство. Дирижер тоже быстро поднимается, разворачивается, почтительно вытягивает руки по швам.

– Привет музыкантам, привет! А я думаю, дай-ка зайду к своим, – дружески урчит голос полковника. – Соскучился по музыке-то, соскучился… – произносит офицер, обрывая тем самым возможный доклад дирижера. Подойдя, полуобнимает его дружески, приветственно хлопает по спине. Одновременно дает отмашку музыкантам – садитесь, братцы, садитесь! Без церемоний, понимаешь, свои же, свои. Видно, что его здесь знают, уважают, к некоторыми он даже панибратски настроен. – Ну, товарищи-музыканты-лабухи, как служба идет, нормально?

Вразнобой, весело, но сохраняя дистанцию, доносится: «Нормально, товарищ полковник… Пайковых не хватает… Здоровье в порядке…»

– Значит, девки любят!.. – хохочет офицер, переглядываясь с гостями: видите, как мы здесь дружно живем. – Я тут, что зашел-то… – переходит вдруг на деловой, командирский тон.

Музыканты с готовностью немедленно подхватили инструменты… Дирижер, в полуобороте, уже и руки поднял… Заметив это, полковник неожиданно счастливо смущается, мнётся вроде, потом, расплывается в широкой и довольной улыбке – вот, черти, помнят же, понимаешь, говорит его вид, знают слабость старика…

– …Ну, л-ладно, давайте!.. – машет музыкантам рукой, с умильной улыбкой поворачивается к своим спутникам, приглашая разделить удовольствие.

Дирижер тут же энергично отмахивает: «И-и… раз!..»

Оркестр, на форте, мощно и торжественно грянул боевой марш «Вступление Красной армии в Будапешт» Сергея Чернецкого.

Кокетливые форшлаги, разливаясь, мощно и игриво подкреплялись синкопами, забивались гвоздями барабанных ударов… Явственно слышался чеканный шаг сапог победителя. Музыка плескалась в свободном победном полете, преодолевая расстояния и время.

Музыканты, сверкая глазами, играли азартно, с воодушевлением, зная это, старались по полной программе угодить высокому командиру, и его гостям. Полковник, слыша музыку, таял от удовольствия. Хоть и сдерживался, взмахивал всё же порой руками, чуть даже приседал в такт призывной музыки. Вся гамма удовольствий отражалась на его лице. И гости улыбались, слыша музыку и видя приплясывающего боевого полковника.

Отгремев, погасла звуков медь.

– Вот это да!.. – как после глотка озона, восхищенно произносит полковник, как захмелев. – Вот это я понимаю!.. Вот это музыка!.. Верите нет, аж молодею лет на двадцать-тридцать. Каков красавец, а? – Обращается к своим спутникам. – Здорово, да?