Владимир Гурвич - Любовь и власть

Палий вдруг ясно осознал, что над всем его будущим навис огромный знак вопроса. То, к чему он шел столько лет, то здание, что складывал по кирпичику, может разрушиться одним дуновением, порожденного Разлоговым, ветра. А ведь за последнее время ему так много удалось сделать, так много возвести в нем этажей. И что теперь, всем пожертвовать ради чужого величия?

Палий сел на скамейку, достал сигарету, закурил. Он подсознательно чувствовал, что ситуация требует от него каких-то важных решений, он должен встать на ту или другую сторону. Есть вещи, которые невозможно совмещать, они отрицают друг друга, как кровные враги, не способные к примирению ни на каких условиях, и как в кровавой битве один из его участников непременно должен будет победить.

Ему не нравилось ни одно из решений, который он мог бы принять. Разлогов был ему симпатичен, вернее это слово не выражало подлинного отношения к нему. Он читал достаточно его книг и статей, чтобы ясно представлять значение этой фигуры для формирования современного мировоззрения. Но он не менее ясно понимал и другое, а именно всю ту мощь разрушительной силы, которая таилось в этом приятном и совсем с виду не страшном человеке. Может быть, он по своему тысячу раз прав, но его правота уводит нас далеко в туманные дали, когда все мы живем в этом грешном и грубом мире, где господствуют совсем иные идеи, иные идеалы и устремления. Что ему делать со всем этим багажом, который хочет раскрыть перед ним и нее только перед ним Разлогов? Да если выпустить все, что в нем хранится, на волю, то содержимое ящика Пандоры окажется сущей безделицей по сравнению с тем, что пойдет гулять по свету на этот раз. И мало окажется тех, кто устоит. И среди этих жертв в том числе и он, Палий. Что он способен противопоставить этому мощному напору мысли? Призывом к здравому смыслу? Но он действенен лишь в том случае, когда люди не выходят за рамки обыденности и безопасной дозволенности. В том же, что проповедует Разлогов, здравому смыслу места нет, он выглядит жалким пигмеев в обществе великанов.

Да, он никогда не найдет своего места в том мире, который несет внутри себя Разлогов и который, может быть, сам того не сознавая, собирается воссоздать именно здесь, в том месте, где живет он, Палий. И он не может позволить себе безучастно смотреть на то, как будут рушаться всего его надежды.

Внезапно Палий ощутил, как охватившее было его после встречи с Разлоговым безволие уступило место решимости. С тех пор, как в человеке сквозь толщу тьмы стали пробиваться первые лучики света абстрактного мышления, шла отчаянная борьба между различными ее носителями за право называть то, что они проповедуют, истиной. И ничего в этом ни нового, ни ужасного нет, это обычная и нормальная борьба, даже несмотря на то, как много зависело от ее исхода; кто побеждал, тот и определял на многие годы и даже столетия ход истории. И сейчас ничего не изменилось, может быть, даже наоборот, никогда противостояние не достигало такого накала. Ведь человечество подошло к самому краю, к пределу возможностей своего познания, И теперь ставки возросли до такой степени, что никакой компромисс невозможен. Это только наивные люди полагают, что наступило время терпимости, разномыслия, полной свободы взглядов. А на самом деле все точно до наоборот, это в древности люди могли себе позволить создавать многочисленные философские школы, бесконечно спорить и расходиться, сохраняя независимость и непоколебимость своих взглядов. А сейчас материк разногласий сузился до небольшого острова, который, подобно шагреневой кожи, все уменьшается и уменьшается прямо на глазах в своих размерах. И каждый шаг на этом малюсеньком кусочке суши становится судьбоносным. Вот только мало кто сознает сколь велика ответственность перед современниками и потомками, Людям по невежеству кажется, что их мысли в большинстве случаев не имеют последствий, что это забава каких-то чудаков, до которым большинству нет никакого дела. Глупцы, как же жестоко они заблуждаются. Именно эти чудаки и прокладывают те дороги, по которым через некоторое время и будут шагать гигантские толпы народа, не сознавая, ни куда идут, ни зачем отправились в этот дальний путь?

Но он-то в отличии от них сознает последствия всего того, что только-только намечается, какие всходы дадут те семена, которые еще только должны лечь в почву. И не имеет права безучастно смотреть на то будущее, что открывается его взору. Не только во имя себя, но и во имя других он обязан встать на этом пути в никуда.

Палий поднялся со скамьи и решительно пошел по улице. Если до этого он не знал, куда ему идти, то теперь ясно понимал, куда направляется.

Впрочем, дорога не заняла много времени. Уже через пятнадцать минут он подошел к двухэтажному малоприметному у зданию. Словно раздумывая, а стоит ли ему идти дальше, остановился возле входа. Его взгляд машинально пробежался по хорошо знакомой вывески с крупной надписью: «Политическое движение «Национальное единение». Он решительно отворил дверь.

В кабинет руководителя регионального отделения движения Германа Арсентьевича Сурова Палий вошел с чувством сомнения и неуверенности. Еще буквально несколько секунд назад он был убежден в правильности своих действий, то сейчас при виде этого человека, встретившись с его пристальным взглядом, вновь оказался во власти сомнений.

Он знал, что Герман Суров был полковником в отставке, прошедший через большое число «горячих» точек. Полгода назад сам пригласил Палия в этот кабинет. Он был уверен, что встретит солдафона, с прямыми, как трамвайные рельсы, суждениями. А познакомился с человеком, умеющим понятно выражать свои мысли, ясно и четко ставить цели и намечать пути по их достижению. При этом он был хорошо знаком по крайней мере с некоторыми направлениями современной философии, гибко и удивительно точно приспосабливая их к своим задачам.

Хотя они быстро поняли друг друга, настоящей близости и симпатии между ними не возникло скорей всего потому, что каждый считал себя именно тем человеком, способным определять идеологическую базу стремительно набирающего силы движения.

Сопровождаемый пристальным взглядом Сурова, Палий сел напротив него. Этот взгляд всегда вызывал у него не совсем приятные ощущения, ему казалось, что он прожигает его насквозь, словно луч лазера.

– Вы чем-то озабочены, Валерий Витальевич, – после короткого приветствия спросил Суров.

– Пожалуй, что да, – согласился с такой оценкой Палий. Он был все еще в нерешительности: а стоит ли исповедоваться перед этим человеком, который меньше всего походил на священника. Но другого, кому он мог бы поведать о своим сомнениях, просто не было. По крайней мере можно быть уверенным в одном: Суров быстро и верно все поймет. Чем чем, а проницательностью он не обделен.