Владимир Гурвич - Любовь и власть

– Мне представляется, что совсем скоро мы можем столкнуться с одной серьезной проблемой, – сказал Палий.

Суров мгновенно насторожился, как всегда в таких случаях его позвоночник превратился в строго вертикальный столб. Эту его манеру Палий уже изучил.

– Что же за проблема?

– Эта проблема имеет конкретную фамилию.

– И как же она звучит?

– Разлогов.

Суров внимательно посмотрел на Палия.

– Не слышал о таком ничего.

– И не удивительно, он известен только в весьма узких и специфических кругах.

– В ваших кругах, – уточнил Суров.

– В наших, – подтвердил Палий. – Зато хорошо.

– И в чем заключается эта опасность?

Палий задумался, пытаясь найти единственно верные для объяснения слова, понимая, что от правильного их подбора будет многое зависить.

– Этот человек очень талантлив.

– Это хорошо, стране нужны талантливые люди. И нашему движению – тоже.

– Боюсь, что его талант придеться движению не ко двору.

– Поясните.

– Этот человек идет своим путем.

– Что же в этом плохого?

– В общем ничего, – усмехнулся Палий, – только его путь и наш путь не только не совпадает, но и прямо протиовречат друг другу. И совместить их нет никакой возможности. Если победим мы, то ему будет некуда идти, если победит он, то все мы окажемся не у дел.

И так почти идеально прямая спина Сурова стало еще прямей.

– Послушайте, Валерий Витальевич, вы можете говорить конкретно. Я предпочитаю знать о противнике все. Только в этом случае можно выработать эффективную стратегию противодействия.

Он правильно назвал его «противником», мысленно отметил Палий. Так и придеться его характеризовать.

– Я попробую. – Палий задумался. Он вдруг понял, что будет не так-то легко довести до милиторизированных мозгов отставного полковника, в чем заключается опасность для их движения Разлогова. – Есть люди, для которых цель, как и средства по ее достижению, не имеют значения. Потому что у них нет никаких целей, а следовательно они не используют никаких средств.

– Ну и пусть себе не имеют, ну и пусть себе не используют, какое нам до них дело. Такие люди нас не интересуют.

– Конечно, мы можем не обращать на них ни малейшего внимания. Только однажды мы почувствуем, как почва уходит из-под наших ног, и вдруг оказывается, что висим в пустоте.

– Я вас уже просил говорить ясней, – недовольно протянул Суров. Его явно утомляли метафизические построения своего собеседника.

– Я стараюсь, но, поверьте, иногда это сделать не так-то просто. Разлогов и такие, как он, считают, что мир настолько свободен, что в нем не существует даже свободы. Так как если есть свобода, значит есть и несвобода. А в таком случае появляется предопределенность, которая не совместима со свободой. – Палий взглянул на Сурова, желая удостовериться, понимает ли то, что он ему говорит. Отставной полковник внимательно слушал, но по его лицу трудно было определить, улавливает ли он ход его мыслей. – А потому все, что мы делаем в нем, имеет столько же смысла, сколько и не имеет. Народ, нация, государство, партии, идеология – это всего лишь временные, а точнее иллюзорные построения, инструменты собственного закабаления. Вся эта атрибутика делает человека рабом своих убогих представлений. Величайшая глупость из большого и безграничного мира, не имеющего о себе никакого представления, делать маленький и ясный, как задачки из школьного учебника математики для младших классов. Человеку ничего и ничто не должно мешать в его поисках того состояния, которое сделает его независимым от любых внешних и внутренних проявлений и в конечном итоге независимым от самого себя.

Палий замолчал и посмотрел в лицо Сурова. И по его выражению почувствовал, что он, понимает, если не все, то уж по крайней мере достаточно для того, чтобы уяснить, к каким разрушительным последствиям могут привести такие идеи.

– И вы полагаете, что подобные проповеди могут получить широкое распространение?

– Я в этом уверен. Люди устали от понятных истин, они уже не греют их души. Конечно, для того, чтобы усвоить подобные воззрения, требуется определенный склад ума. Но я вас уверяю, что среди молодежи в нашем университете найдется немало таких, которые восторженно воспримут такие взгляды. А ведь там учится будущая элита общества. Что она сейчас усвоит, так себя в дальнейшем и поведет.

– Я понял, – прервал его Суров. – Но тогда зачем его пригласили в университет? И где были вы?

– Что касается вашего покорного слуги, то меня никто об этом не спрашивал, – насмешливо ответил Палий. – А почему пригласили? Ну хотя бы по той простой причине, что в университете пытаются собрать цвет нашей научной мысли. А Разлогов без всякого сомнения относится к этой категории людей.

Суров задумался.

– Согласны ли вы действовать вместе со мной? – внезапно спросил он.

Палий почувствовал некоторое волнение. Он понимал, что этот вопрос, кроме непосредственного, имел и гораздо более глубокий смысл.

– Да, согласен, – ответил он. – Но что вы намерены предпринять?

– Пока ничего. Просто наблюдать с помощью ваших глаз и ваших ушей за ним. Еще рано предпринимать какие-либо шаги. А знаете что, было бы неплохо, если бы вы под каким-нибудь предлогом привезли его ко мне. Мне хочется побеседовать с ним. Вы же уверяете, что это цвет нашей науки. А с такими людьми следует обращаться, как с хрусталем, очень осторожно. Сможете?

– Я постараюсь, но не обещаю, – пожал плечами Палий. – Это зависит не только от меня.

– Вы уж постарайтесь, если хотите, чтобы вас по-настоящему заметили. Ваше будущее в ваших руках.

– Я понимаю.

– Вот и хорошо. Жду от вас известий.

С каждым днем Разлогову все больше нравилось в этом городе. Он оказался очень красивым. Несмотря на все бурные события, которыми была отмечена его история, сумел сохранил прелесть своей старины, чудесную неповторимость сложившегося за века облика. В нем царила какая-то своя особая атмосфера одновременно покоя и в тоже время внутренней интенсивной жизни. А то, что она существует, свидетельствовал и университет со своей особым укладом, и многочисленные церкви и монастыри, которые, к удивлению Разлогова, оказались заполненными монахами. Он еще никогда не видел столь большого количества одетых в черные одеяния людей обоего пола.

Этот факт его несколько и удивил и обескуражил. С одной стороны, едва ли не самый прогрессивный в стране университет, кузница людей будущего, с другой – огромный пласт жизни пришедший в наше время совсем из другой эпохи. Конечно, он знал, что город являлся центром большой епархии, объединяющей несколько областей. И все же концентрациия религиозного элемента показалась ему чрезмерной и даже не совсем естественной.