Евгения Никифорова - Изображая зло. Книга вторая

Мелькарт ненадолго задержался, прежде чем подняться по каменным ступеням: это зрелище было раздражающе прекрасно, оно противоречило устоям мироздания. Замок легко поддался при поворотах ключа, массивная дверь жалобно скрипнула, впуская живого во владения мёртвой. Мужчина однажды приходил сюда, сразу же по возвращении в Англию после многолетних скитаний, и его первый раз был ужасным.

Лучи восходящего солнца, пропускаемые сквозь витражные стёкла, освещали воздвигнутый на мраморных плитах хрустальный гроб. Взволнованный, Мелькарт приблизился. Сквозь полупрозрачную поверхность угадывались очертания нетленного тела Виктории Морреаф: белое лицо с выдающимся горбатым носом, изломом бровей и острыми скулами, сложенные на груди руки, бархатное чёрное платье, – она как будто спала в своих готических чертогах, всё такая же сильная и роскошная.

Его единственная женщина. Мелькарт знал, что ни с кем не свяжет судьбу, Виктория всегда будет тенью следовать за ним, а он – за ней.

Зачем он приехал сюда? Пустоту невозможно заполнить, разорванную душу зашить, а разум утешить. Мужчина жаждал вновь ощутить рядом присутствие фрау, жаждал до закипания крови, до слёз. Он хотел её больше всего на свете… На самом деле, он хотел только её, остальное не имело значения… Одна Виктория была важна, ничто другое Мелькарта не интересовало.

Если бы он мог спасти эту женщину… Если бы существовала хоть какая-то вещь, воспользовавшись которой, он выдернул бы фрау Морреаф из лап смерти и вернул себе… Но даже Жезл Тота Гермеса Трисмегиста не воскрешал из мёртвых. Даже став Мессией новой эпохи, Мелькарт оставался безобразно беспомощным.

Слабым.

Обычным человеком.

Отвращение захлестнуло Мелькарта с головой. Да, это он – приютский крысёныш, вечный сирота, преступник. Суть не поменялась. Он по-прежнему одинок. По-прежнему озлоблен.

– Я никогда не получу то, что хочу, – прошипел сквозь зубы мужчина, до онемения пальцев стискивая золотую трость. – Поэтому я заберу всё!

Мелькарт склонился над гробом, вглядываясь в родные черты лица.

– Иллюминаты мне не помеха. Розенкрейц думает, что наденет на меня ошейник, но я порву ему глотку прежде, чем он опомнится. Вы лучше других знаете, что я никому не служу! Вы сами так сказали, когда я предлагал себя… когда я готов был стать полностью вашим. Я не солгал. Бальзамо в этом убедился! И Сен-Жермен тоже!

Мелькарт истерично рассмеялся.

– Розенкрейц хотел напугать меня сказками о всемогущих иллюминатах, но они просто люди, которые уязвимы для смерти. Сначала я возьму всё, что принадлежит им; Розенкрейц поможет покончить с проклятым орденом. А потом я избавлюсь от столь сговорчивого и опасного соратника. Ни одному бессмертному не суждено войти в мой круг. Но тсс! – пусть это будет нашей тайной. Не стоит отнимать у сильных мира сего последнюю надежду.

Любуясь хладным телом Виктории, Мелькарт не сразу заметил свежую белую розу. Скользившая по крышке рука случайно обнаружила притаившийся с другой стороны гроба цветок. Жёсткий взгляд вцепился в находку, как в улику страшного преступления: она нарушила священное уединение, вторглась в область интимного…

Мелькарт брезгливо поднял цветок двумя пальцами, будто боялся испачкаться. Кожу обожгли нежные лепестки, заботливо срезанные шипы навевали тёмные подозрения.

Кто-то проникал сюда на протяжении уже длительного времени, выказывал дань уважения почившей королеве, оставил подарок в доказательство чистоты намерений – белую розу с набухавшим, всё ещё распускавшимся бутоном. Виктория Морреаф существовала для кого-то помимо Мелькарта: не один он продолжал бредить этой загадочной женщиной, не один он безумствовал в клетке, куда загнал себя сам. Ключи от дверей склепа хранились только у Мелькарта как наследника состояния фрау и у агентов из «Walpurgis adherents». Но Морган давно уехал в Штаты, занимался инвестициями, Рид находился во Франции, контролировал действия Рыцарей Ночи на континенте. Поэтому Мелькарт бестолково стоял посреди усыпальницы и не мог понять, кто смотрел на беззащитное тело в его отсутствие.

Это казалось неправильным. Сама вероятность того, что неизвестный питает к Виктории глубокие чувства – после тринадцати лет забвения, – немало раздражала Мелькарта.

Бутон оказался зажат в кулаке, словно в тисках; пальцы грубо смяли лепестки. Роза не стерпела насилия и обречённо пала к сапогам мужчины.

Если бы анонимные доброжелатели шепнули Александру, что человек, которого он собирался уничтожить, среагировал на его невинный подарок, как бык на красную тряпку, он бы здорово повеселился. Отвлечься Кроули не помешало бы: с тех пор, как граф Сен-Жермен объявил о своём решении, всё пошло прахом. Исчезновение бессмертного навлекло новые беды. Иллюминаты не понимали, что произошло, и особенно их волновал вопрос, почему место в ареопаге передали человеку, который в их рядах появился сравнительно недавно. Особенно этим были обеспокоены управленцы. Александр предчувствовал их недовольство, ровно как и желание от него избавиться, потому не видел смысла в бездействии. Кто-то должен был ударить первым.

И снова ему пришлось ехать во Францию. Александр посещал эту страну чаще, чем собственную квартиру.

Париж он не любил, что бы про город ни говорили. Сьюзен же, наоборот, отнеслась к поездке с воодушевлением. Эйфелева башня, которую многие считали безвкусицей, уже давно снилась женщине, привыкшей к просторам и суровому климату острова Скай. После заселения в номер она сразу же бросилась на балкон обозревать столицу, и окрасившая губы улыбка подействовала на Кроули сильнее, чем он того ожидал. Детектив знал, ему трудно будет выдержать присутствие единственного в мире человека, который незаслуженно хорошо к нему относился. Всегда. Хотелось провалиться сквозь землю, когда Сьюзен, прыгая от восторга при виде парижских улиц, внезапно подбежала к нему и обняла – так непосредственно, что детектив чуть не потерял челюсть. Кроули всерьёз полагал, что она должна его ненавидеть – после того, как искренние чувства разбились о стену равнодушия. А вместо этого женщина делилась эмоциями, будто и не было между ними никакой боли, никаких разочарований. Даже в сорок Сьюзен умудрилась сохранить свою душу. Наверное, Бог задумался над её сотворением, когда смотрел на беззаботно играющего в песке Иисуса-младенца. Иначе откуда бы ей взяться, такой светлой?

– Я соскучилась по Франции, – пылко прошептала Сьюзен. – По этому неувядающему миру, по грохоту мегаполиса… Ты не представляешь, как я устала от сельской жизни!

– А ты меня в деревню звала.

– Я волнуюсь о твоём здоровье.