Николас Обрегон - Голубые огни Йокогамы

Позади него застывшей волной нависала гора.

Куда хватало глаз, тянулся лес.

Полицейский вернулся в сопровождении женщины в черно-белом одеянии.

Ее голову прикрывал черный капюшон, а на шее висел большой серебряный крест, который при ходьбе постукивал по животу.

Полицейский открыл дверцу машины, и Косуке почувствовал, как на улице холодно.

– Выходи, сынок.

Косуке вышел из машины и надел рюкзачок. Где-то поблизости раздавалось журчание реки.

– Спасибо, офицер Тамура.

Голос женщины показался ему каким-то странным.

Она была высокой и очень бледной.

Полицейский кивнул ей в ответ и, не говоря ни слова, сел в машину.

Он вырулил, глядя через плечо, и исчез во мраке.

Женщина взяла Косуке за руку.

– Я сестра Мари-Жозефина, я здесь старшая. Пойдем, ты, наверное, устал.

Она повела Косуке по влажной траве к большому зданию.

Внутри, запирая дверь, она улыбнулась ему.

У Косуке возникло странное ощущение в животе: словно маленький зверек изо всех сил старается вырваться на волю.

Коридор был увешан изображениями умирающего мужчины.

На одних он был одет в красивую синюю юкату 10 10 Юката – традиционная японская одежда, представляющая собой летнее повседневное кимоно без подкладки, которое носят как мужчины, так и женщины. .

На других – практически голый, весь израненный и с закатившимися глазами.

В темноте пол в коридоре казался застывшей рекой.

Их шаги гулко отдавались в тишине.

Женщина слегка кашлянула:

– Должно быть, ты очень устал, Косуке.

Косуке не знал, устал он или нет.

Она вела его по скрипящим ступенькам вверх.

Когда она проходила мимо окна, ее бледное лицо озарилось лунным светом.

Она не смотрела на Косуке, только прямо перед собой.

На ее губах играла слабая улыбка.

Косуке не видел ни ее волос, ни ее ног.

Она казалась тенью с женским лицом.

В конце коридора женщина остановилась и достала ключи.

Она завела Косуке в комнату, источавшую зловоние немытых ног, обитателям которой навечно гарантированы хронический насморк и неспокойный сон.

Монахиня развернулась к выходу, и только тут до

Косуке дошло, что мать его бросила.

Что она больше не вернется.

Что этот полицейский вовсе не собирался ее искать.

Косуке закричал.

Из темноты на него таращились лица незнакомых людей; одни улыбающиеся, другие гневные. Серые в лунном свете.

Косуке в обеих руках зажал деньги, которые оставила ему мать.

Словно сокровище.

– НЕТ! ПОЖАЛУЙСТА, НЕ НАДО! НЕ УХОДИТЕ! ПРОШУ ВАС!

У Косуке перехватило дыхание.

Страх захватил его целиком.

В этот момент в коридоре послышались голоса.

Включился свет.

Косуке вцепился в щиколотки монахини.

– Отпусти, дитя мое…

Но Косуке не мог позволить ей уйти.

– Я БОЛЬШЕ ТАК НЕ БУДУ! НЕТ! НЕТ! Я НЕ ХОТЕЛ! ПРОСТИТЕ МЕНЯ! ПРОСТИТЕ!

Другие мальчики тут же расхватали у него из рук деньги, что дала ему мама.

Рассерженная монахиня настойчиво пыталась отцепиться от него.

По рукам пошли его сэндвичи.

За мутной завесой облаков ухмылялась луна.

Господин Иесуги прохаживался вдоль рядов мальчиков, скользя взглядом по маленьким головкам.

Косуке чувствовал коленями ледяной холод камня. Он соединил ладони вместе, так же, как это сделали другие.

Полилась речь, и он закрыл глаза.

Какие-то странные слова.

Если закрываешь глаза, кажется, что это заклинание.

– НИКОГДА!

Голос господина Иесуги рокотал, словно просыпающийся вулкан.

Его шаги отдавались в часовне гулким эхом, и Ко-суке посмотрел на его ботинки. Они походили на блестящие баклажаны.

– Делая добро, да не предадимся унынию…

Господин Иесуги следил, чтобы все дети стояли на коленях как положено: спина прямая, руки вместе, – поправлял тех, кто портил картину.

– Ибо в свое время пожнем, если не ослабеем , – последнее слово он произнес с нескрываемым отвращением. – Послание к галатам, глава 6, стих 9.

Шаги господина Иесуги замерли рядом с Косуке. Он опустил ладонь ему на голову.

– Мальчики мои, – произнес он, издавая радостный вздох, – посмотрите в окно!

Все головы обратились к окну.

– Взгляните, как щедро одарил нас Господь. Запомните эти слова, мальчики: «И власть и слава наши парят меж небом и землей, как облака, шатры светила» 11 11 Строки из пьесы «Ришелье» английского писателя и драматурга Э. Бульвер-Литтона (1803–1873). .

Засвистел холодный ветер, и деревянные стены часовни застонали.

Косуке вообразил, как на них сверху смотрит ветер.

Рисованный домик-коробок посреди заснеженной травы, окруженный голыми деревьями.

– И ПОМНИТЕ! – Он улыбнулся Христу на витраже. – Здесь мы все сообщны. Мы сообщны, а потому возрадуемся. Ибо кто наслаждается одиночеством – тот либо дикий зверь, либо божество. Аристотель.

Господин Иесуги взирал поверх аккуратно стриженных голов коленопреклоненных детей, безмолвных и неподвижных, словно камни на дне колодца.

По ночам Косуке плакал.

Мальчики привыкли не обращать внимания на его слезы и зажимали уши.

Поэтому Косуке удивило, когда однажды, спустя несколько дней после его прибытия сюда, сверху свесились две ноги.

Мальчик по имени Кеи спрыгнул на пол, приземлившись неслышно, как кошка.

Косуке замер, по-прежнему стараясь заглушить свои всхлипы подушкой.

Кеи похлопал по его одеялу, но Косуке отвернулся лицом к стене.

Он почувствовал на плечах теплое объятье.

Постарался высвободиться, но Кеи не позволил ему, он был сильнее.

– Ч-ч!

Косуке подчинился. Сделав глубокий вдох, он принялся считать про себя до трех.

Потом до двух.

И напряжение спало.

Ивата почувствовал, что не может дышать носом.

Он открыл глаза.

Больничная палата.

Где это я?

Посмотрев вниз, он обнаружил на своем запястье ярлык с номером: Больница Университета Тиба.

На подоконнике – засохшие головки давно истлевших цветов. Снаружи темной змеей течет на восток канал. На улице дождь.

– Доброе утро, инспектор.

Напротив его кровати сидела обложенная бумагами Сакаи.

– И давно я здесь?

– Сутки. Потеря крови. Вывих лодыжки. Ушиб носа. Швы уже наложили, тебе идет. Не хочешь рассказать, как тебя угораздило?

– Черную «хонду» нашли?

– Ни следа.

Ивата уловил двусмысленность за ее словами.

– Что, Сакаи?

– Новое убийство.

– Это он?

– Похоже на то.

Ивата спустил ноги на пол. Голова раскалывалась от боли. Лодыжка казалась хрупкой, как стекло.

Сакаи бросила на постель пакет с неброской дешевой одеждой и бельем из супермаркета.

– Твои шмотки превратились бог знает во что, я их выбросила.