Аллен Эскенс - Жизнь, которую мы потеряли

Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но все слова застряли в горле. Мне было ее жалко, ведь как-никак это была моя мать, женщина, которая подарила мне жизнь. Но если я отдам ей три тысячи долларов, то уже в следующем семестре окажусь без денег. Мои мысли о том, как остаться в колледже, разбивались о стоящий перед глазами образ матери в часы отчаяния. Я не мог говорить. Что бы я ни сказал, все было бы неправильно. От решения дилеммы меня спасло появление двух женщин, которые вошли в зал заседаний через дверь, расположенную за креслом судьи. Судебный пристав приказал всем встать. Я облегченно вздохнул, благодаря судьбу за передышку. Появившийся судья велел всем занять свои места, и судебный пристав отвел мою мать на скамью для присяжных заседателей, где уже сидели другие люди в оранжевом.

Пока секретарь суда по очереди поднимала со скамьи тех, кого она называла находящимися под стражей, я прислушивался к диалогу судьи и адвокатессы, государственного защитника всех четырех обвиняемых. Это чем-то напоминало мне католическую погребальную службу, на которой я случайно оказался, когда умер один из моих школьных тренеров. Священник и скорбящие столько раз прочли литанию, что все это механическое повторение показалось нам, посторонним, монотонным, чисто механическим действом.

Судья сказал:

– Ваше имя?.. Вы живете?.. Вам известны ваши права?.. Советник, ваш клиент понимает предъявленные ему обвинения?

– Да, ваша честь, и мы отказываемся от оспаривания обвинения.

– Как вы желаете продолжать судебное разбирательство?

– Ваша честь, мы отказываемся от слушаний по правилу восемь и просим отпустить нашего клиента под личное поручительство.

После этого судья назначал залог, предоставляя каждому заключенному возможность или выплатить большой залог без всяких условий, или выплатить небольшой залог, или вообще не выплачивать залога – при условии, что он согласится выполнить ряд наложенных судьей ограничений.

Когда пришла мамина очередь предстать перед судьей, судья и защитник снова обменялись привычными репликами, судья установил залог в три тысячи долларов, после чего предложил другой вариант:

– Мисс Нельсон, вы можете заплатить три тысячи долларов или можете быть освобождены под личное обещание появляться на всех дальнейших слушаниях, а также соблюдать следующие условия: находиться на связи с вашим адвокатом, не пропускать слушания в суде, не нарушать закон, отказаться от употребления алкоголя и носить браслет для мониторинга алкоголя в крови. Если вы хоть раз употребите алкоголь, то снова окажетесь за решеткой. Вам понятны условия?

– Да, ваша честь. – Мама целиком и полностью вошла в роль пропащей души из романа Диккенса.

– На этом все, – подвел итог судья.

Мама вернулась в строй людей в оранжевом, которые уже встали с места и, словно каторжники, скованные одной цепью, потянулись к двери, ведущей их обратно в тюрьму. Поравнявшись со мной, мама обожгла меня яростным взглядом, которому позавидовала бы горгона Медуза:

– Поезжай в тюрьму и внеси за меня залог, – прошептала мама.

– Но ведь судья только что сказал…

– Не спорь со мной! – злобно прошипела она и вышла из зала суда.

– Ну вот, снова-здорово, – едва слышно пробормотал я.

Я покинул здание суда и замешкался на тротуаре не в силах решить, куда лучше свернуть: налево, к тюрьме, где сидит моя мать, или прямо к машине. Судья сказал, что она может выйти на свободу, я слышал это собственными ушами. Все, что для этого ей нужно было сделать, – это бросить пить. Нехорошее чувство проникло в мои вены, словно яд от укуса змеи. В душе шла отчаянная борьба, но в результате я повернул налево, преодолев отчаянное желание бежать без оглядки.

В тюрьме я протянул водительские права даме за пуленепробиваемым стеклом, которая направила меня в небольшое помещение, где еще одно пуленепробиваемое стекло отделяло меня от кабинки, куда должны были привести мою мать. Спустя пару минут в кабинку привели маму, уже без наручников и ножных кандалов. Сев на стул по другую сторону стекла, она сняла со стены черный телефон. Я сделал то же самое, невольно поморщившись, когда поднес трубку к лицу, представив, сколько неудачников дышали в эту трубку до меня. На ощупь трубка была липкой.

– Ты внес залог?

– Я не должен вносить за тебя залог. Ты можешь выйти отсюда и без моей помощи. По крайней мере, так сказал судья.

– Он сказал, что я смогу выйти, если повешу на себя этот монитор. Я не собираюсь вешать на себя чертовы мониторы!

– Зато ты сможешь выйти отсюда совершенно бесплатно. Ты просто не сможешь пить.

– Я не собираюсь вешать на себя чертовы мониторы! – отрезала мама. – У тебя достаточно денег. И ты вполне способен хоть раз в жизни меня выручить. Я не выдержу здесь ни одной лишней минуты.

– Мама, у меня едва хватает денег дотянуть до конца семестра. Нет, я не могу…

– Да отдам я тебе эти деньги, боже ты мой!

Теперь мы с мамой затянули собственную литанию. В шестнадцать лет я получил свою первую работу: менять масло в гараже в городе. И когда я истратил первую зарплату на одежду и скейтборд, мама закатила такую жуткую истерику, что соседи сверху вызвали арендодателя и копов. Немного утихомирившись, она заставила меня открыть сберегательный счет, а так как шестнадцатилетний подросток не мог открыть счет без согласия родителя, в банке внесли и ее имя тоже. Следующие два года мама снимала деньги с этого счета всякий раз, когда ей нечем было платить за квартиру или нужно было чинить машину, причем каждый раз с клятвенными заверениями вернуть деньги, чего, естественно, никогда не делала.

И в тот день, когда мне исполнилось восемнадцать, я открыл счет уже на свое имя. Лишившись непосредственного доступа к моим деньгам, мама сменила тактику, переходя от прямого воровства к неприкрытому шантажу, поскольку тот факт, что я жил в ее доме и ел ее еду, давал ей право обескровливать мой счет на сотни долларов. В результате я начал в конце каждой недели отначивать немного денег и прятать их в жестянку под слоем теплоизоляции на чердаке – мой фонд для колледжа в банке из-под кофе. Мама подозревала, что я прячу деньги, но не смогла это доказать и в результате так и не сумела их найти. В мамином больном воображении те несколько штук, что я утаил от нее, увеличились на порядок величины по сравнению с реальной суммой, лежащей под изоляцией. Ну а если брать в расчет студенческий заем и те жалкие гроши, которые я получил в качестве гранта, то мои скромные запасы превращались в мамином воображении в целое состояние.

– А что, если найти залогового поручителя? – спросил я. – Тогда нам не придется платить все три тысячи.