Аллен Эскенс - Жизнь, которую мы потеряли

– По-твоему, я об этом уже не думала?! Неужто ты считаешь меня настолько тупой? У меня нет никаких родственников по боковой линии. А без этого они со мной даже разговаривать не станут.

Ее слова прозвучали с хорошо знакомым мне надрывом, ее низкая сущность проглядывала так же ясно, как темные корни волос у пробора. Я решил проявить твердость.

– Мама, я не могу внести за тебя залог. Не могу, и все. Если я отдам тебе три тысячи, то не смогу позволить себе следующий семестр в колледже. Нет, это решительно невозможно.

– Ну тогда… – она откинулась на спинку пластикового стула, – тебе придется позаботиться о Джереми, пока я здесь. Потому что я не собираюсь вешать на себя чертов монитор.

И вот он, момент истины: последняя карта у нее в руке, доказывающая, что у нее флеш-рояль, а значит, она меня обыграла. Я, конечно, мог бы попробовать блефовать и сказать, что оставлю Джереми в Остине, но это был бы пустой блеф, о чем мама прекрасно знала. В ее взгляде чувствовалась неотвратимость падающего с обрыва камня, глаза совершенно спокойные, незамутненные, тогда как мои глаза уже дергались от ярости. Как я мог позаботиться о Джереми? Когда я на пару часов оставил Джереми одного, Лайле пришлось срочно его выручать. Я поступил в колледж, чтобы быть подальше от всего этого дерьма. И вот теперь мама тянет меня назад, заставляя выбирать между университетским образованием и братом. Мне хотелось пробить стеклянную перегородку и задушить маму голыми руками.

– Просто не верится, какой же ты эгоист! Я же сказала тебе, что верну деньги.

Я достал из заднего кармана чековую книжку и начал выписывать чек. И тут на меня накатила удушливая волна черной ярости. Я представил, как, заполнив чек, поднесу его к разделявшему нас толстому стеклу и сладострастно порву на мелкие кусочки. Однако, положа руку на сердце, я отлично знал горькую правду: мама была мне нужна, но не так, как мать нужна сыну, а как дьявол нужен грешнику. Я нуждался в козле отпущения, в ком-то, в кого я мог ткнуть пальцем и заявить: «Это ты виновата, не я». Мне необходимо было подпитывать ложную иллюзию, что я не отвечаю за своего брата, что исполнение этой обязанности выпало на долю моей матери. Мне необходимо было место, где я мог спрятать жизнь Джереми, заботу о нем; шкатулку, которую я мог плотно закрыть, убедив себя, будто его место тут, хотя в глубине души знал, что все это ложь. Мне нужен был этот шаткий аргумент, чтобы усыпить свою больную совесть. Потому что только так я мог уехать из Остина.

Я вырвал чек и показал маме. Она равнодушно улыбнулась:

– Спасибо, мой сладкий. Ты ангел.

На обратном пути из Остина я заехал в «Хиллвью» в надежде немного продвинуть свой проект и уговорить Карла подписать форму, дающую мне право получить его дело в офисе государственного защитника. Я рассчитывал, что встреча с Карлом поможет забыть об оставленном мамой ожоге в груди. В «Хиллвью» я вошел на негнущихся ногах, пришибленный грузом вины. Мне казалось, будто какой-то вакуум, непонятная гравитация тянет меня назад на юг, в Остин. Я думал, что если сбегу в колледж, то окажусь вне пределов досягаемости, но я все еще находился слишком близко от мамы и меня легко можно было сдернуть с нижней ветки, на которой я устроился. И какую цену мне придется заплатить, чтобы умыть руки и забыть о маме… и о брате? Какую цену придется заплатить, чтобы их покинуть? Что ж, по крайней мере, на сегодняшний день, сказал я себе, эта цена составила три тысячи долларов, внесенных в качестве залога.

Джанет приветствовала меня теплой улыбкой со своего места за стойкой администратора, когда я прошел мимо нее в комнату отдыха, где постояльцы, большинство в инвалидных креслах, кучковались небольшими группами, словно шахматы в неоконченной шахматной партии. Карла я нашел на его обычном месте. Его инвалидное кресло было развернуто лицом к картине в окне. Он смотрел на белье, развешанное на перилах балконов дома напротив. Я остановился на полпути, обнаружив, что к Карлу пришел посетитель: мужчина лет шестидесяти пяти с волосами цвета соли с перцем, которые топорщились и падали на затылок, точно согнутый ветром камыш на пруду. Рука мужчины лежала на предплечье Карла, и он тоже, пока они разговаривали, смотрел в окно.

Вернувшись к стойке администратора, я окликнул Джанет, склонившуюся над бумагами, и осведомился у нее насчет неожиданного посетителя.

– Ой, да это же Вирджил, – ответила Джанет. – Вот только фамилию я запамятовала. Единственный посетитель, который бывает у Карла… кроме тебя.

– Они что, родственники?

– Сомневаюсь. Думаю, они просто друзья. Возможно, познакомились в тюрьме. Возможно, они были… ну ты понимаешь… специфическими друзьями.

– У меня как-то не создалось впечатления, что у Карла имеются подобные отклонения, – возразил я.

– Он тридцать лет просидел в тюрьме. Это единственное отклонение, которое он мог себе позволить. – Джанет приложила руки к губам, хихикнув над сорвавшимися с них греховными мыслями.

Я улыбнулся в ответ, скорее чтобы завоевать ее симпатию, нежели разделить ее шутку.

– Как думаете, мне можно вернуться? Не хочется им мешать, если они… – Я замялся, не зная, как закончить фразу.

– Что ж, попробуй. Если ты им помешаешь, он тебе скажет. Возможно, Карл и худеет, как снеговик на сковороде, но не стоит его недооценивать.

Я снова направился к Карлу, который в данный момент сдержанно хмыкнул в ответ на слова собеседника. Карл никогда не улыбался в моем присутствии. От улыбки его лицо неожиданно подтянулось, и он будто сразу скинул с десяток лет. Затем он заметил меня, и его улыбка мгновенно увяла, словно у ребенка, которого оторвали от игры.

– А вот и наш сопляк, – вздохнул он.

Собеседник Карла с неожиданным безразличием поднял на меня глаза, затем протянул мне руку для рукопожатия:

– Привет, Сопляк.

– Некоторые люди зовут меня Джо, – поправил его я.

– Все верно, – произнес Карл. – Джо – писатель.

– На самом деле Джо – студент колледжа. И я не писатель, это просто домашнее задание.

– А я Вирджил… художник, – представился собеседник Карла.

– Вроде голландского мастера или «Голландского мальчика»? [4] « Голландский мальчик », или « Датч бой » (англ. «Dutch Boy»), – американская фирма по производству красок.

– Скорее, «Голландского мальчика», – сказал Вирджил. – Я крашу дома и все такое. Правда, немного малюю по холсту для собственного удовольствия.

– Джо, не дай ему себя одурачить, – вмешался в разговор Карл. – Наш Вирджил – самый настоящий Джексон Поллок. Что, правда, не слишком помогает ему красить дома.

Карл с Вирджилом засмеялись только им понятной шутке, но я не врубился.