Анатолий Безуглов - Записки прокурора

Решетников замолчал.

- Ну а дальше? - сказала Гранская.

- Дальше? - Он потер лоб. - Рука в крови, нож тоже. Вернулся к озеру, обмылся, завязал руку платком. Догнал Алевтину...

- Неужели вы не поняли, что подросток все это спьяну, по глупости? спросил я.

- Периандр, древнегреческий философ, как-то заметил: "Наказывай не только за поступок, но и за намерение", - вздохнул Решетников.

Я, кажется, понял, почему его называли "философом".

- Ну, раз вы так любите древние мудрости, - сказал я, - то неплохо бы помнить и Пифагора: "В гневе ничего не говори и не делай".

- Я себя казню. Все дни и ночи...

- Когда вы 21 мая услышали об убийстве, вы связали это с тем, что произошло с вами на озере? - спросила Инга Казимировна.

- Связал. Да что там, все стало ясно сразу. А потом в газете прочел.

- С женой делились?

- Она не подозревала. До вчерашнего дня... А вообще я ждал, что это вот-вот раскроется. Но все не хватало силы воли пойти к вам...

ЭХО

В конце лета 1971 года группа народного контроля нашего Зорянского керамического завода вскрыла злоупотребления в отделе сбыта. Замешана оказалась и бухгалтерия. Все материалы были переданы в милицию для производства предварительного следствия.

Вел его молодой лейтенант Константин Сергеевич Жаров.

Взялся он энергично. И уже через неделю установил, что в хищениях на заводе главными виновниками были должностные лица этого предприятия, в том числе - бухгалтер Митенкова Валерия Кирилловна.

Помню то утро, когда следователь зашел ко мне - уже прокурору района с постановлением на обыск в ее квартире. Следователь намеревался заехать за Митенковой на завод и оттуда - в ее собственный домик, вернее полдома на самой дальней окраине города, именуемой Вербным поселком. Было серое дождливое утро...

Через час я услышал по телефону растерянный голос Жарова:

- Захар Петрович, вы не можете приехать на место происшествия?

- Что-нибудь серьезное?

- Очень. Митенкова отравилась...

- Жива?

- Умерла.

- Врача вызвали?

- Едет... А еще хотел сказать, что мы нашли человека...

- Сейчас буду, - ответил я, не став уточнять, кого они нашли.

Положив трубку, я с досадой подумал: не натворил ли молодой следователь что-нибудь по неопытности.

Через несколько минут мы уже мчались по направлению к дому Митенковой. А у меня все возрастало раздражение: зачем поручили это дело молодому следователю. Дать подследственной наложить на себя руки при обыске... Такого ЧП у нас прежде никогда не случалось. Как назло, "газик" с трудом полз по раскисшим улочкам окраины.

"Нашли человека"... Честно говоря, я сразу и не вник в эти слова Жарова и теперь размышлял, что бы они могли значить. Пожалел, что не расспросил подробнее. Так ошарашило самоубийство подследственной.

Возле ее дома стояла машина. Несмотря на дождь, к забору льнули соседи.

Жаров встретил меня у калитки. Промокший, озабоченный и виноватый. С козырька его фуражки капала вода.

- Про какого человека вы говорили? - спросил я.

- Сейчас увидите. Понимаете, лежал в сундуке...

Два трупа в один день - многовато для нашего города...

- В сундуке, как мумия... Старик.

Мы поскорее забрались на крыльцо под навес.

- Словно привидение... Ну и перепугал же он нас. Покойника так можно не испугаться...

- Живой, что ли? - приостановился я.

- Живой, Захар Петрович. В этом все и дело. И никаких документов у него не нашли...

- Ничего не понимаю.

- Я сам, товарищ прокурор, ничего понять не могу. Молчит или плачет. Плачет или молчит...

- Хорошо. - Я еле подавил вздох: мало нам самоубийства, так еще загадка какая-то...

Митенкова лежала на деревянной кровати. В комнате пахло камфарой и еще чем-то неприятным, резким.

Тут же хлопотали два санитара в мокрых халатах.

- Сюда мы ее уже потом перенесли, - пояснил следователь, указывая на покойницу. - Пытались откачать. А яд выпила она в чуланчике...

Я молча кивнул. Жаров был подавлен. Еще бы, допустить такую оплошность...

В комнате горела лампочка. Но от ее жидкого желтого света было еще тягостней.

В глаза бросился большой деревянный сундук с открытой крышкой. Я заглянул вовнутрь. Постель. Помятая простыня. Пикейное одеяло, сбитое в уголке. По тыльной стенке сундука проделан ряд отверстий...

- Где этот самый?.. - спросил я у Жарова.

- В соседней комнате.

- Давайте с ним познакомимся.

- Давайте, - сказал следователь. - А труп можно увезти?

- Если протокол осмотра готов, пусть увозят...

Мы прошли в другую комнату. Она была поменьше.

- Здравствуйте, Захар Петрович, - приветствовала меня судмедэксперт Хлюстова. - По-моему, здесь нужен психиатр, - растерянно произнесла она. Бьюсь уже полчаса, и ничего...

На стуле сидел сгорбленный дед. Лет семидесяти. Лысый череп с морщинистым лбом. И все лицо у старика было в морщинах и складках. Желтого, пергаментного цвета. Провалившийся беззубый рот. Что еще мне запомнилось мутные бесцветные глаза, слезящиеся и печальные.

На старике была ночная полотняная рубашка с завязочками вместо пуговиц и кальсоны.

- Скажите, как вас зовут? - видимо, в сотый раз спросила врач. - Ну, не бойтесь, вас никто не собирается обижать...

Лицо неизвестного было застывшим. Словно маска из воска. Только из уголка глаза выкатилась слеза и остановилась на середине щеки. Судмедэксперт, обернувшись ко мне, беспомощно развела руками. Мы вышли в комнату, где стоял сундук, оставив старика под присмотром милиционера. Санитары уже вынесли покойницу.

- Захар Петрович, - снова повторила Хлюстова, - тут нужен психиатр...

- Вызвали Межерицкого? - спросил я следователя.

- Так точно.

- А теперь расскажите по порядку.

- Ну, приехали мы с Митенковой. Позвали понятых. Смотрю, начинает нервничать. "Я, - говорит, - все сама покажу. Тут, в кладовке..." И направляется к двери. Я попросил Митенкову пропустить нас вперед. Она пропустила. Подошли мы к кладовочке... Пройдемте, Захар Петрович, - позвал Жаров.

Из сеней в чулан вела низкая дверца. Жаров щелкнул выключателем. Небольшая глухая комнатка была заставлена банками с солениями, маринадами, огородным инвентарем и другой хозяйской утварью. На полочках стояли склянки, бутылочки, баночки, коробки.

- Видите, здесь двум людям никак не поместиться, - как бы оправдывался следователь. - Она говорит: "Сейчас". Я вот здесь стоял, где вы, почти рядом... Она вошла, стала шарить на полках... Кто бы мог подумать?

- Мог бы, - сказал я, не удержавшись.

Жаров вздохнул:

- Да, ошибка, товарищ прокурор. Моя ошибка... - Он замолчал.

- Дальше.

- Как она успела отхлебнуть из бутылочки, ума не приложу...

- Где бутылка?

- Отправили на анализ. Сразу.

Я повернулся к судмедэксперту.

- Мне кажется, тиофос. Очень сильный яд, - словно продолжила рассказ Хлюстова. - От вредителей. Им многие пользуются на садовых и огородных участках... Они правильно действовали, - кивнула она на Жарова, - попытались прочистить желудок. Но, в общем, бесполезная штука. Она скончалась почти мгновенно. Я, конечно, ввела камфору. Массаж сердца, искусственное дыхание. Как говорится, мертвому припарка...