Фридрих Незнанский - Осужден и забыт

– Ну, находился.

– Были переведены сюда из другой зоны?

Трофимов кивнул – чуть более заинтересованно.

– Вы были знакомы с заключенным Михайловым Алексеем Константиновичем? – вставил я.

Трофимов странно усмехнулся и отрицательно покачал головой.

– Нет, гражданин начальник, я такого не припомню.

– Михайлов жил в одном блоке с вами. Посмотрите на фотографию.

Я выложил на стол старый, еще шестидесятых годов, любительский фотоснимок, на котором было запечатлено веселое, улыбающееся семейство – красавец муж в смокинге, жена в светлом платье и шляпке и двое карапузов разного возраста, но в одинаковых матросских костюмчиках.

– Посмотрите на этого человека. – Я ткнул пальцем в изображение красавца мужа. – Подумайте, припомните. Вы должны были его знать.

– Это что за барин? – насмешливо глядя на фотоснимок, сказал Трофимов. – Не припомню здесь такого.

«Ты только погляди, – с уважением подумал я, – даже бровью не повел. Настоящий разведчик».

– Должны помнить, – строго сказал Турецкий. – Этот Михайлов был убит здесь, на зоне, расстрелян охраной якобы при попытке к бегству. Помните хотя бы этот случай?

Трофимов упрямо молчал.

– Я здесь уже пятнадцать лет, – сказал он наконец, – и за это время понял одну непреложную истину: у кого короче память, тот дольше живет. Так что зря вы приехали. Я ничего не знаю.

…Первый взрыв взломал толстую кромку льда возле берега. Оглушенная вторым взрывом, кверху пузом стала всплывать жирная енисейская рыба.

– В воду! – командовал бригадир, и пятнадцать кыштымских зеков с быстротой сеттеров бросились в воду, собирая дырявыми ведрами, корзинами, просто руками плывущую поверху рыбу.

Глаза их блестели от голода и предвкушения горячей ухи. Ни ледяная вода Енисея, ни мороз не казались им страшными.

– Все-таки добились, а! – перешептывались те, кто знал про письмо начальнику зоны.

– Эх, жаль, нет Деда. Кто без него приготовит смачную ушицу?

Добычу ссыпали в мешки и бегом таскали к грузовику. К вечеру команда рыболовов прибыла обратно в Кыштым, но на въезде в поселок зеки с удивлением и разочарованием увидели, что грузовик, на котором везли рыбу, поворачивает не в сторону зоны, а к поселку.

Зеки поняли, что их обманули. Начальство наловило рыбы для себя.

В тот вечер гороховая баланда всем казалась еще горше, чем обычно. Никто не торопился ее есть. Перед глазами рыболовов стояли соблазнительные картины: горы жареной рыбы, фаршированные щуки на длинных блюдах, котлы дымящейся пряной ухи…

Зона застыла в оцепенении. Все ждали, когда грянет буря.

…Мы бились уже час. Трофимов не желал ничего говорить.

– Может, прерветесь? – заходя в кабинет, предложил Лопатин.

По нашим лицам Лопатин понял, что старик, как он и предупреждал, оказался твердым орешком, и в душе позлорадствовал.

– Обед готов.

– Принесите сюда, в кабинет, – железным тоном скомандовал Турецкий.

Лопатин, логично рассудив, что раз невесть откуда взявшиеся московские гости командуют, значит, имеют на это право, скрылся за дверью.

Через минуту на столе стояли четыре тарелки с умопомрачительно ароматной дымящейся ухой.

– Эх, – весело воскликнул Александр Борисович, вдыхая рыбный дух. – Для того чтобы такой ушицы отведать, не грех и сюда, за полторы тыщи километров, податься.

Я с изумлением отметил, что он начал изъясняться с какими-то не свойственными столичному жителю интонациями. Например, Турецкий сказал слово «километров» с ударением на первом "о". «Это профессиональное», – подумал я.

– Да-да! – кивал Лопатин, мешая густой суп ложкой.

И только Трофимов сидел чернее тучи. Я не мог понять, почему появление на столе тарелок с изумительной ухой произвело на него такое гнетущее впечатление. «Это странно, – подумал я, – любой зек набросился бы на такую вкуснятину, а этот только ложкой ковыряет. Что-то тут не то…» И еще я заметил, что старый зек и начальник колонии посматривают друг на друга тоже не совсем обычно…

– Откуда рыбка-то, гражданин начальник? – наконец нарушил тишину Трофимов.

Глаза Лопатина забегали. Я тотчас же понял, почему: такое запанибратское обращение зеков к начальству не допускалось.

– Из Енисея, – наконец проговорил Лопатин, – с утречка глушили…

– Вот и ладно, – чуть повеселел Трофимов, – значит, зона сегодня сыта?

Лопатин засопел и перевел взгляд в тарелку, где среди золотистых кружков жира и колечек лука белели щедрые куски сазана, омуля, сома и щуки.

Трофимов внимательно смотрел на Лопатина. Я буквально ощутил, как буравчики его глаз протыкали начальника насквозь. Турецкий, судя по всему, тоже заметил, что между начальником колонии и старым зеком есть какая-то недосказанность.

– Сыта зона сегодня? – еще раз тихо повторил старик.

Лопатин снова не ответил. Трофимов аккуратно положил ложку, встал и произнес:

– Прошу отпустить на зону. Больше я на вопросы отвечать не буду. Не мое это дело – с мусорами уху шамать.

У Лопатина глаза буквально полезли на лоб.

– Да как ты?.. – задыхаясь от злости, выдавил он. – Да как ты, говно вонючее, разговариваешь?! Да я тебя!.. В карцер!

Я понял, что пора вмешаться. Но Александр Борисович меня опередил.

– Нет, – спокойно сказал он, – никакого карцера, пока мы не закончили работать с заключенным. А вы, Трофимов, обязаны отвечать на мои вопросы. Ясно?! Сядьте!

Это было произнесено настолько властным тоном, что все разом замолчали. Трофимов сел.

– Ну вот что, начальник, – проговорил старый зек, – рыбки они наглушили, я думаю, немало. Так что условие мое таково – сегодня зону кормят этой рыбой. Иначе будет бунт. А я вам все рассказываю. Как на духу. Идет вам такой расклад?

– Молчать! Ты еще будешь тут условия ставить?! – заорал Лопатин, хлопая по столу так, что густая ароматная жижа через край тарелки брызнула на стол. – Я тебя сгною!..

В комнату на крики ворвались два вертухая.

– Тихо! – крикнул Турецкий. – Я буду говорить!

Лопатин испуганно глянул на него и сделал знак вертухаям скрыться за дверью.

– Ну вот что, – жестко и твердо произнес Александр Борисович, обращаясь к Лопатину. – Я вижу, у вас тут все не так гладко. Если в Москве узнают о фактах ограничения пищевого рациона заключенных, пойдете под суд. Зону немедленно накормить. Иначе я сейчас же звоню в Москву. Минуя Красноярскую прокуратуру. Напрямую! Вам это ясно?!

И он назвал несколько фамилий, от которых у Лопатина затряслись коленки.

– Да… да… никаких фактов… никакого ограничения рациона… Все будут сыты-накормлены.

– Лично проверю! – гремел неумолимый Турецкий. – А теперь уберите это. Нам нужно поговорить с заключенным.

Когда мы с Трофимовым остались наедине, Турецкий сказал: