Эстер Верхуф - Рандеву

Он вытер мне слезы. Я старалась взять себя в руки, но получалось это не очень хорошо. Эрик улыбнулся:

— Знаешь что? Как только дом будет готов, устроим шикарную вечеринку для всех соседей, и тогда активно поработаем, чтобы приобрести новых друзей. Может быть, ты сможешь ходить в спортклуб или еще куда-то…

Активно поработаем…

Эрик представлял себе дружеские отношения как очередной проект.

Он все видел в форме проекта. Я резко вырвалась и сердито посмотрела на него.

— Мне все равно! Я не хочу вечеринку, не хочу в спортклуб! Я просто не хочу здесь оставаться. Я хочу домой. В Голландию. Ты думаешь только об этом… этом… чертовом доме!

Голос сорвался, и я могла только враждебно и беспомощно размахивать руками.

Мне действительно было абсолютно все равно. Чаша моего терпения была переполнена, и эмоции выплеснулись на Эрика. Он схватил меня за запястья. Я вырвалась.

— Тише! Ты разбудишь Изабеллу.

— Ну и разбужу! Мне все равно! Ты во всем видишь только проекты, во всем — в поиске друзей, в реконструкции дома, в нашей семейной жизни, черт побери!

Видно было, что Эрик обеспокоен. Моя истерика его испугала. Он шагнул ко мне, успокаивающе провел рукой по волосам.

— Тише, тише! Успокойся, Симона. Успокойся. Ты для меня вовсе не проект. Как ты могла такое подумать? Я тебя люблю.

— Ты меня любишь? Откуда мне это знать? Ты целыми днями занят на стройке. Этот чертов дом — для тебя все. А мы только так — на втором плане. Тебе наплевать на нас! Ты просто взял и притащил всю семью на эти развалины Бог знает где, и тебя ничуть не интересует, как мы себя при этом чувствуем. Если бы ты…

— Этот дом я хочу построить для нас. Для тебя, для Изабеллы, для Бастиана. Я и сам хочу, чтобы ремонт поскорее закончился, он мне осточертел так же, как тебе. Пыль, беспорядок, шум, все ладони в занозах, а вечерами я чувствую себя совсем разбитым. К такому и я не привык, но просто работаю вместе со всеми, потому что чем быстрее мы закончим, тем раньше все наладится.

Мой голос упал на октаву.

Ты все время общаешься только с Петером и с парнями, а говорить можешь только о стройке. Тебя нет ни для меня, ни для детей. Никогда.

Во взгляде Эрика были удивление и беспокойство.

— Нет времени для вас? Господи, Симона…

— Ты…

Мои слова заглушил поцелуй, заставший меня врасплох. Жаркий, исполненный любви… И это нежное поглаживание шеи кончиками пальцев…

Когда наши губы разомкнулись, я посмотрела Эрику в глаза и увидела в них озабоченность. А еще настоящую нежность.

Много лет назад я влюбилась именно в этот взгляд. Из-за него я потеряла голову в то время, когда мы были молоды и беззаботны и Эрика еще не поглотила работа, а меня — воспитание Изабеллы и Бастиана. Задолго до того момента, как наши жизни, соединенные в одну, необъяснимым образом, без предупреждения, вдруг стали параллельными и в них не осталось ни одной точки соприкосновения.

— Я люблю тебя, — сказал Эрик очень тихо. — Ты моя девочка и всегда была ею. Ты и дети — самое главное в моей жизни. Наиглавнейшее. Петер и парни могут проваливать.

Его голос чуть дрогнул. Я замерла. Муж вздохнул и сказал то, что я так хотела услышать:

— И… и если все так сложно, если ты совсем не сможешь привыкнуть, то все одновременно очень просто. Мы уедем. Вернемся в Голландию.

Я смотрела на него сквозь пелену слез. Он правда это сказал?

— Ты серьезно?

— Да, серьезно.

Эрик начал раздевать меня. Очень осторожно, как будто я была фарфоровой куклой и из-за неловкого движения могла разбиться на тысячи осколков. Он аккуратно складывал мою одежду на скамеечку, стоявшую около ванны. Покрывал поцелуям и каждый обнажавшийся участок тела и бормотал:

— Я люблю тебя, девочка. Я так сильно тебя люблю!

Конечно, моя ярость улетучилась.

Он быстро разделся сам и включил воду. Я ступила в нее, и по моему холодному телу побежали мурашки. Эрик сел в ванну напротив меня, взял с полки губку и стал намыливать мои плечи ласковыми круговыми движениями.

— Я не до конца все понимал. Не понял, что ты чувствовала себя покинутой. Мне казалось, ты, так же как и я, изо всех сил стараешься, чтобы… Ты для меня все. Я это делаю для тебя и детей. Ты никогда ничего не говорила… А я просто не умею читать мысли.

— Я часто об этом говорила, но ты никогда не слушал.

Эрик замолчал, продолжая меня намыливать. Взял душ, намочил мне волосы, добавил шампунь. Я позволяла ему делать все это и чувствовала, что успокаиваюсь. Вода была горячей, пена душистой. Онемевшее от холода тело согрелось.

— Я люблю тебя, — прошептал он. — Скажи, что ты меня тоже любишь.

— Я… я тебя люблю.

Я боролась со слезами.

Эрик не отводил от меня взгляд. Он взял в руки мое лицо и тихо сказал:

— Вместе мы справимся. Мы же всегда справлялись вместе. И сейчас тоже справимся. Самое главное, чтобы мы остались вместе. Ты, Изабелла, Бастиан и я. Все остальное неважно.

Внизу зазвонил телефон. Резкие звонки эхом отзывались в холле.

— Пусть звонит, — сказал Эрик, и его губы нашли мои.

Я окончательно согрелась, кожа немного горела.

— Мы не будем принимать неосмотрительные решения, — прошептал он. — Сейчас зима. Холодно. До окончания ремонта еще далеко. Хорошего мало, друзей нет, общаться не с кем. Ни минуты покоя. Но все это пройдет. Ты мне нужна, детка. Обещаю, если в будущем году, когда ремонт закончится и засияет солнце, ты все еще будешь хотеть обратно, мы уедем. Без разговоров. Обещаю.

Понедельник, утро, без четверти одиннадцать. С минуты на минуту появится Петер, но я почти не нервничаю. Вчерашний разговор с Эриком, чувство, которое мы испытали, невидимая связь друг с другом. Все это очень ободрило меня. Во всяком случае, этого было достаточно для того, чтобы с большим энтузиазмом смотреть в будущее.

Я не одинока.

Если все зайдет слишком далеко, останутся только слова Петера против моих, и я вдруг отчетливо поняла, что Эрик поверит мне. Тринадцать лет брака просто так из жизни не вычеркнешь.

Чтобы отпраздновать это, я приготовила творожный торт, украсив его ежевикой, голубикой и малиной. Ягоды я увидела в супермаркете, в отделе замороженных продуктов, и тут же купила. Меню включало также пасту с разными сортами сыра и салат с итальянской ветчиной. Петер пришел ровно в одиннадцать. Я повернулась к нему, и, несмотря на уверенность в своих силах, на мгновение от страха почувствовала спазмы в животе. Петер вошел на кухню по-хозяйски, как будто мой дом, наш дом, принадлежал ему и он имел полное право тут находиться.

Я больше не хотела видеть этого человека — ни здесь, на своей кухне, ни вообще где бы то ни было. Вандам замер в дверях. Я молчала, не приглашая его войти. Петер удивленно посмотрел на меня и широко улыбнулся. Его карие глаза заблестели. Он шагнул вперед и нагнулся, чтобы глянуть, что стоит в духовке.