Стефани Оукс - Священная ложь [litres]

– Разве не печальная история? – спрашиваю я наконец.

– Очень печальная.

– По вам и не скажешь…

– А надо? – удивляется он.

– Вы только что сами сказали, что история печальная. Лицо у вас должно быть соответствующее.

– Я по-разному выражаю эмоции. Это вовсе не значит, будто мне все равно.

– Не ждите, что я поверю, – бурчу я.

– А чего ты хочешь? Слез?

– Можно и слез. – Я киваю. – Или хотя бы грустного вида.

– Так, например? – Доктор Уилсон корчит выразительную гримасу.

Меня передергивает.

– Люди так не делают.

Он откидывается назад, потирает глаза и обхватывает пальцами затылок.

– Минноу, не стоит говорить людям, какие у них должны быть лица.

– Ясно. Эту цитату мне тоже добавить на стену?

Раздается звонок: настало время отдыха. Доктор Уилсон складывает блокнот и встает.

– До скорого.

Я решаю провести время в комнате для посещений. Ко мне, конечно, никто не приходит, но я уже бывала там вместе с Энджел и видела, как девочки встречаются с родней. Они становятся совершенно другими. Наглые и дерзкие разом теряют свой норов и тихонько сидят рядом с отцами, а тихие и странные мешком вешаются матери на шею и рыдают, не желая отпускать.

Когда я захожу, несколько семей уже смотрят большой телевизор, потому что разговаривать им нельзя. Показывают какое-то патриотическое шоу талантов; звук отчего-то орет раз в пять громче нужного. На экране девчонка в инвалидной коляске с красной копной волос рассказывает о своем больном отце, умирающем от рака костей, погибшей в Афганистане матери и собственной детской травме, после которой у нее отказали ноги. Потом она выкатывается на сцену перед судьями и начинает исполнять песню под названием «Ветер в моих крыльях» [12] Песня, написанная в 1982 г, стала особенно популярной после исполнения ее американской певицей Бетт Мидлер для фильма «На пляже». .

В зале все встают и аплодируют. Кое-кто из женщин в комнате тоже пускает слезу. Даже закоренелые малолетние преступницы неотрывно глядят на экран.

А я не могу. Встаю и спрашиваю у Бенни, нельзя ли вернуться в камеру.

– У тебя еще полчаса.

– Тогда я хочу в библиотеку.

– Когда тебя заводят в помещение, ты должна сидеть до самого конца.

– Что за дурацкое правило! – кричу я. – Я не могу и дальше смотреть это идиотское шоу. Не хочу здесь находиться!

– Почему? – удивляется Бенни.

– П-потому что я чокнутая! – ору я. – Ботинки на липучках, помнишь? Выпусти меня!

Подныриваю ей под руку, хватаюсь за дверную ручку, однако Бенни ловит меня прежде, чем ту удается поддеть. Толстой лапищей она сдавливает мне шею, и тьма схлопывается вокруг, словно тюремные замки.

В себя я прихожу, когда Бенни усаживает меня на стул в кабинете заместительницы коменданта.

– Взбесилась из-за шоу талантов, – доносится издалека ее голос. – Потом и вовсе потеряла сознание.

Я все еще немного не в себе, поэтому сперва вижу лишь царапины на подлокотнике, оставленные ногтями бесчисленных девчонок, прошедших через этот кабинет.

– Пришлось тащить ее на себе всю дорогу, – добавляет Бенни. – Не то чтобы она очень тяжелая, чемодан – и тот больше весит, но надо и о спине подумать.

Миссис Нью, заместитель коменданта, благодарит Бенни и закрывает дверь кабинета. Потом возвращается за стол. Миссис Нью круглая и лоснящаяся, у нее красивые черты лица – такие яркие губы и румяные щеки, что невольно вспоминается сказка про Белоснежку, которую Берти читала мне из своей книжки. Еще миссис Нью всегда носит костюмы с юбкой, выставляющей пухлые широкие икры напоказ, и буквально пышет здоровьем. В Общине таких женщин не встречалось.

– Так, ладно… Что случилось? – спрашивает она.

– Я была в комнате для посетителей.

– И?.. Чем объяснишь свое поведение?

Влажные глаза у нее сидят глубоко, как изюминки в тесте. Уж она бы заплакала, если б услышала мою историю. Рыдала бы в голос и гладила меня по макушке. Она бы прониклась.

Не то что доктор Уилсон.

– Там в шоу талантов показывали одну девочку. Она очень хорошо пела, но я не могла и дальше слушать про ее умершую мамочку. И папочку с раком. Не знаю, зачем оно мне нужно.

Миссис Нью поджимает губы, словно задумавшись.

– Ты же понимаешь, что она обращалась не к тебе конкретно? Это просто телепередача.

– Я знаю, что такое телевизор, – цежу я сквозь зубы. – Мне просто не хотелось его смотреть.

– К тебе ведь сегодня приходил доктор Уилсон, так? – спрашивает миссис Нью, сверившись с большим календарем на столе. – Ваш разговор чем-то тебя расстроил?

Я какое-то время молчу.

– Нет.

– О чем вы говорили?

– О том, как я осталась без рук.

Миссис Нью склоняет голову набок.

– И тебя это не расстроило?

– Не особо, – отвечаю я. – Уже привыкла.

– Ты сама решила ему рассказать?

– Нет, доктор Уилсон предложил. Только странно, что он никак не отреагировал. Спросил, а сам сидел и рисовал в блокноте, иногда пожимая плечами. Хотя люди обычно реагируют. Даже прокурор на моем суде – и тот впечатлился. А доктор Уилсон… даже глазом не повел.

Миссис Нью вздыхает.

– Знаешь, Минноу, возможно, тебе стоит сменить консультанта.

– Что? – вскидываюсь я.

– Доктор Уилсон не детский психолог. Он привык работать со взрослыми преступниками. Я вообще не понимаю, как его могли назначить твоим консультантом. Решение принимали наверху. – Миссис Нью выразительно поднимает над собой пухлую руку. – Возможно, его методы не годятся для работы с несовершеннолетними. Думаю, тебе лучше назначить кого-нибудь из наших штатных психологов. Например, мисс Готфрид, она работает с твоей подругой Энджел. – Миссис Нью наклоняется ко мне через стол и добавляет: – Если подашь прошение, мы могли бы постараться и всё устроить.

Я молчу.

С другим психологом, наверное, будет проще. Та начнет улыбаться мне, осторожничать, словно я в любой момент могу расколоться на сотню осколков. Твердить, какая я сильная. Храбрая. Мне не придется больше говорить о всяких неприятных вещах…

В эту минуту я вдруг осознаю, что культями прослеживаю путь царапин, щедро усеявших кресло. Слезливая история из телевизора меня совсем не растрогала, потому что я с головой ушла в собственную драму. Все это время считала, что только у меня за спиной болтаются покойники. А теперь приходит неожиданная мысль: может, и доктор Уилсон потерял кого-то близкого?

– Я подумаю, – сообщаю миссис Нью.

Та прячет разочарованную гримасу. Понимает, что я вру.

Энджел каждый день посещает школу. А вот меня отстранили, пока я не покажу «удовлетворительную динамику» – то есть, по словам Энджел, не проведу неделю без выговоров. Поэтому я часами пялюсь на стальные опоры, которые поддерживают койку надо мной. В хорошие дни думаю про Джуда, в плохие – про Филипа Ланкастера. А сегодня – про свои руки. Вытягиваю их над собой и вспоминаю, как они выглядели раньше. Как двигались пальцы, как легко, почти без усилий, сжимались кулаки. Почему я не воспользовалась ими, когда была такая возможность? Я бью культями по металлу, снова и снова, пока на ткани не проступает кровь. Потом без сил падаю на матрас и протяжно выдыхаю.