Эбигейл Джонсон - Девушка в бегах

Где же, где же, где же она пробралась внутрь? Я не смотрю вверх. Она ранена, она должна была пробраться где-то внизу. И у нее не было времени. Она знала, что я отправлюсь следом за ней и раз я нашла ее один раз, то смогу сделать это снова.

Вид крови выбивает меня из колеи. Подвальное окно выбито, блестящий зазубренный край стекла перепачкан красным. Я ощущаю вовсе не облегчение, меня окатывает волна паники. Забывшись, я окликаю Малькольма.

Мне приходится выломать остатки стекла, прежде чем протиснуться внутрь, но в итоге я все равно цепляюсь свитером и нехило рассекаю предплечье. Малькольм справляется намного лучше, возможно, потому, что пятна крови, моей и маминой, подсказывают ему, от каких участков лучше держаться подальше.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

– Ага.

Порез длинный, но, похоже, неглубокий. Адреналин, пронизывающий все тело, не дает мне почувствовать боль сейчас, так что на самом деле я не знаю, серьезная это рана или нет.

Я отрываю кусок полы свитера, довершая то, что начал осколок стекла, и Малькольм помогает мне перевязать руку. От желания найти маму меня трясет так сильно, что я почти что не могу стоять на месте. Поэтому, как только он заканчивает, я бросаюсь к узкой лестнице, ведущей на следующий этаж.

В тусклом свете я различаю еще один лестничный пролет, на этот раз очень широкий. За ним оказывается парадно обставленная гостиная с камином, отделанным природным камнем, – таким большим, что я могла бы поместиться в нем стоя. Где-то дальше от мраморной столешницы отражается лунный свет – судя по всему, там кухня. Но ни Малькольм, ни я туда не идем.

Потому что мы слышим голоса наверху.

И один из них принадлежит моей матери.

По мере того как мы на цыпочках крадемся вверх по лестнице, голоса становятся громче, а мое сердце бьется все оглушительнее. Впервые с того момента, как мама оставила меня одну, я разрываюсь между желанием броситься вперед и желанием убежать.

В коридоре наверху нет освещения. Мы различаем лишь свет, который просачивается из-под неплотно закрытой двери на другом конце. Подходим ближе. Мамин голос звучит твердо, жестко и уверенно.

– …чего вы хотели.

– Чего я хотела? – произносит другой голос. Он принадлежит пожилой женщине, и по тому, как волосы у меня на затылке встают дыбом, я понимаю, что это говорит моя бабушка. – Я хочу снова увидеть сына.

– Он никогда не собирался делать то, чего вы хотели, стать тем, кем вы хотели, – произносит мама. – И я – тому доказательство.

– Ты – доказательство лишь тому, что он страдал от той же слабости, что и его отец. И, как и его отец, он бы избавился от тебя, как только понял бы, как дорого ему обойдется этот флирт.

Мы подобрались достаточно близко, чтобы я могла заглянуть в комнату и увидеть хотя бы часть происходящего внутри. Мама стоит ко мне спиной, рядом с ней на блестящем полу виднеются темно-красные капли. Кровавый след ведет к двери, за которой прячемся мы с Малькольмом, проходит у нас под ногами. От вида крови мне становится трудно дышать. Мне хочется верить, что все дело в свежем порезе, что она, как и я, зацепилась за осколок стекла, пробираясь сквозь выбитое окно. Но, скорее всего, кровотечение началось намного раньше. Одного только прыжка со стены было бы достаточно, чтобы открылась рана на уже пострадавшей ноге, так что путь к дому должен был стать для нее настоящим мучением. Из мотеля она ушла в куртке, но вместо того, чтобы обмотать ей бедро и попытаться сдавить рану, она просто обвязала ее вокруг талии, чтобы не было видно, насколько сильно идет кровь.

Бабушка, элегантная женщина, которой на вид немного за семьдесят, поднимается со своего места за тяжелым дубовым столом. У нее изящные светло-серебристые волосы, уложенные на плечах и стянутые сзади лентой в тон кофте. На тонкой цепочке на шее висят очки для чтения – единственное свидетельство ее возраста.

– А теперь, – говорит она с тихой угрозой, – отдай мне кольцо.

– У меня его нет, – отвечает мама, и моя рука невольно касается груди, пытаясь найти кольцо, которого уже нет там. Кольцо, которое я отдала своей сестре.

– Это ложь.

Мягкие, округлые щеки – наверное, когда она улыбается, на них появляются ямочки – вздрагивают.

– Ты бы никогда его не продала.

– Потому что вы знаете, что я любила его.

– Потому что ты идиотка, которая поверила идиоту.

– Вот как вы на это смотрите? – почти шепотом произносит мама. – Думаете, что Дерек мне врал? Он ведь дал мне это кольцо.

– Он не имел на это права! Когда мать мистера Эббота умерла, после того как Дерек и Лора уже поженились, стало ясно, что кольцо должно достаться их дочери. Вот только ребенок Лоры оказался, – ее губы неприятно кривятся, – неподходящим, так что теперь оно принадлежит мне.

Я не понимаю, как маме удается держаться на ногах – учитывая, какую боль она испытывает и какие мерзости произносит бабушка. Только присмотревшись, я замечаю, что ее левая нога едва заметно дрожит – она переносит весь вес на нее, стараясь не нагружать правую. Но она дышит абсолютно ровно. Она держится так уверенно, словно останется стоять, даже если дом рухнет.

– Я никогда его об этом не просила – все равно не смогла бы носить кольцо, не привлекая внимания. Но он сказал мне, что его бабушка была единственным добрым человеком в роду Эбботов и что нам предстоит это изменить. Нашему ребенку предстоит это изменить.

– Вашему ребенку, – фыркает миссис Эббот. – Вы бы никогда… – Она запинается на полуслове, ее глаза, до этого прищуренные, широко раскрываются, взгляд устремляется куда-то вдаль. – Нет, – говорит она. – Он не мог быть таким идиотом.

– Я хотела назвать ее Грейс в честь ее прабабушки, но Дерек… – теперь мама дрожит уже заметнее. – Я понимаю, почему он этого не сделал.

Слеза сползает по моей щеке.

– Ты… ты…

– Ее зовут Кэйтелин, и она восхитительна. А вы, – мама наклоняется вперед, – никогда не будете иметь никакого значения в ее жизни.

– Где она?

Я не вижу ее лица, но догадываюсь, что мама улыбается.

– Где она? – повторяет бабушка, так громко, что мы с Малькольмом вздрагиваем. – Ты отняла у меня сына. Ты не отнимешь у меня то единственное хорошее, что он после себя оставил.

Вспомнив сестру и то, с каким отвращением эта женщина к ней относится, я стискиваю зубы.

– Не я отняла его у вас.

– Из-за тебя он умер. Он побежал за тобой, ты толкнула его…

– Я пыталась сбежать! – Мама делает неуверенный шаг вперед. – Хотела, чтобы он отпустил меня. Я была на лестнице, наверху, а он держал меня за руки. И когда я вырвалась, он… он… – У мамы перехватывает голос, рыдания сотрясают ее тело.

– Нет, нет, не тебе плакать о нем. Ты забрала его у меня, разрушила его жизнь, так что не тебе о нем плакать. Ты что, для этого сюда пришла? Просить прощения? Если так, то ты даже глупее его.