Эбигейл Джонсон - Девушка в бегах

Кажется, что проходит целая вечность, прежде чем маме удается перестать плакать, перестать вспоминать ту ночь, и я вижу, ценой каких усилий ей это дается. Теперь я вижу многое иначе, чем раньше. Жизнь, которой она уже пожертвовала, чтобы спасти мою. Годы, которые она провела в бегах, скрывая это от меня, чтобы мне не пришлось жить в страхе. Я вижу, как она изо всех сил старалась, чтобы рядом со мной был отец, насколько это было вообще возможно. Я вижу, как она пыталась дать мне нормальную жизнь, я вижу, сколько ей пришлось пройти и сколько ей еще предстоит преодолеть. Ради меня.

Может, она и перестала плакать, но теперь плачу я.

– Мне нужна была лишь правда, – отвечает она. – Не ради внешнего мира – мне все равно, что думают другие. Я повторю полиции все, что вам будет нужно, признаюсь в чем угодно. Мне нужна правда ради моей дочери, ради дочери Дерека. Он был трусом, который не смог возразить своим родителям, когда они вынудили его вступить в нежеланный брак, но он любил Кэйтелин с того момента, когда он узнал о ее существовании, и меня он тоже любил. Вы это знаете. Скажите ей правду, и я перестану убегать.

– Ты уже перестала убегать, – произносит моя бабушка, потянувшись к открытому ящику стола. – Пусть мой муж и не дожил до этого дня, но мы оба знали, что будет в конце. Не чистосердечное признание, не полиция, а справедливость.

Она направляет на маму черный пистолет. Он матовый, словно поглощает свет. И я с криком врываюсь в комнату, обещая ей кольцо, себя и что угодно еще – все, что приходит в мой парализованный страхом ум.

Но уже слишком поздно.

Бабушка потрясенно вскрикивает, увидев меня, и в то же мгновение стреляет в маму.

Когда пуля попадает в маму, я обращаюсь в ничто.

Я ничего не слышу.

Ничего не вижу.

Ничего не чувствую.

Я пробираюсь вперед, словно продвигаясь сквозь сырой бетон. Я бегу, но воздух выталкивает меня назад. Он не поддается, не пускает меня к ней.

Она падает на спину, ее волосы рассыпаются, закрывают ее лицо, руки вытягиваются вперед.

Огонь.

Он зарождается в горле, разрывает легкие, пронзает уши.

Крик.

Я кричу.

Она падает, а я во многих километрах от нее, невозможно далеко. Я вижу, как ее голова ударяется о деревянный пол, а потом отскакивает и ударяется о него еще раз.

Я поскальзываюсь.

Поскальзываюсь на ее крови.

На крови, которая натекла из ее ноги, накопилась, пока мама пыталась дорого продать свою свободу, чтобы я знала, что меня любят.

На крови, которая потоком вырывается из раны у нее на груди и стекает по ее плечу.

Наверное, я делаю ей больно, я явно делаю ей больно, когда дотрагиваюсь до нее, хватаю ее.

– Мама. Мама. Мамамамамама.

– Все в порядке, – говорит она. По-прежнему мне врет. Я чувствую ее ложь на своих ладонях – липкую и мокрую. – Она попала мне в плечо. Кэйтелин. Вот, посмотри.

Я смотрю, но вижу лишь кровь.

Затем я слышу, как мамино дыхание становится напряженным и резким. Звук шагов, скрип и топот кроссовок. На пол падает лампа.

Бабушка кричит.

Малькольм стонет.

Раздается второй выстрел.

На этот раз я слышу звук выстрела.

Пистолет ударяется о землю.

Тело Малькольма с глухим стуком падает на пол.

Бабушка кричит, потому что он едва не утащил ее за собой.

Малькольм поворачивает голову ко мне, и я вижу, как из уголка его рта стекает капелька крови.

Кровь. Я тону в ней, я почти что чувствую ее вкус, словно она заливает мне горло. Я задыхаюсь, подавившись ей.

Мама нащупывает мою руку и сжимает ее, заставляя меня обратить на нее внимание.

– Позвони 911.

Я бросаюсь к проводному телефону, который Малькольм и бабушка сбросили на пол, когда он пытался отобрать у нее пистолет. Схватившись за трубку, я за провод подтягиваю к себе сам телефон. Прижав его к груди, я на четвереньках передвигаюсь к Малькольму.

– Все будет в порядке, – говорю я ему, чувствуя, как его кровь пропитывает мои джинсы. – С тобой все будет хорошо. Я вызову помощь.

Трясущейся рукой я пристраиваю телефон на колени, а другой стаскиваю с кушетки покрывало и прижимаю его к ране у него в боку.

Я колочу по кнопкам, а затем слушаю гудки, гудки, гудки…

Тишина.

Бабушка стоит у стены, в руке у нее болтается оборванный конец телефонного провода.

– Нет, – произносит она. – Финал будет другим. Он стоял вон там, рядом с твоей матерью. Они с твоей матерью ворвались сюда и напали на меня. – По мере того как она говорит, взгляд ее светло-голубых глаз проясняется. – На этот раз она попадет в тюрьму – и за то, что убила моего сына, и за то, что попыталась убить меня. Она поняла, как близко полиция подобралась к ней, и решила явиться сюда, чтобы отомстить мне за то, что я вынудила ее провести жизнь в тени. Нанятый мной детектив был здесь, когда они вломились в дом, он видел все, так что он сможет подтвердить мои слова в полиции.

Малькольм кашляет кровью.

– Конечно, ему придется умереть, – добавляет она, взглянув на него. – Но это не займет много времени.

Мое тело застывает от ужаса.

– Вы не можете… Я же здесь. Я видела, что случилось. – Но, произнося это, я уже начинаю сомневаться. Не в правде, а в том, кто в нее поверит. Маму обвинили из-за слухов, которые распространили Эбботы, а про Малькольма проще всего будет сказать, что он пошел по стопам своего отца. Если детектив соврет, чтобы поддержать бабушку, вместе они смогут представить события этой ночи, как захотят. Мое не вызывающее доверия слово против их.

Малькольм истечет кровью на полу. Я потеряю маму.

Пистолет оказывается в моей руке еще до того, как я принимаю сознательное решение взять его. Рука дрожит так сильно, что я едва могу удержать его направленным на женщину, которая угрожает отнять у меня все.

Я ожидаю услышать протесты, мольбы – но не от мамы.

– Нет, Кэйтелин. Нет.

Не отводя взгляда от бледного лица бабушки, я отвечаю маме:

– Если она умрет, мы снова сможем сбежать, спрятаться. Я смогу вызвать помощь для Малькольма, а мы уйдем. На этот раз мы справимся лучше, потому что я все знаю. Я не испорчу все снова, я смогу помочь. – Палец скользит к курку. Он еще теплый. Я держу руку неподвижно. – Я не дам ей отобрать тебя у меня.

– Посмотри на меня. Сейчас же.

Мама не кричит, даже не поднимает голос. Она спокойна, и поэтому ее слова звучат еще более убедительно. Отведя взгляд от бабушки, я смотрю на маму – она пытается сесть. От каждого движения на ее лице проступает напряжение, но голос не выдает боли, которую она наверняка чувствует.

– Все это время на моей совести была смерть.

– Но ты не хотела его гибели. Это был несчастный случай.

– Это была худшая ночь в моей жизни. Увидеть его, увидеть ее. И он не вступился за меня – так что я просто стояла там и плакала, а его мать… – Она вздрагивает. – Слишком поздно он догнал меня и попытался извиниться за то, что он трус, неспособный быть вместе с женщиной, которую любил. Я ничего не понимала, ничего не видела. На самом деле я думала, что потеряла тебя в ту ночь, потому что мне казалось, будто я умираю. И я оттолкнула его. Я не хотела причинить ему вреда, но оттолкнула. Он погиб из-за меня. Каждый день в течение последних девятнадцати лет я проживала с памятью об этом. О том моменте, когда он упал. Я не хочу такой же участи для тебя.