Анне Ханкок - Собиратель лиц

— Я не знаю, но что-то в его исчезновении не стыкуется.

— И это…

— По показаниям свидетелей, Лукас Бьерре невероятно одарённый мальчик. Он не тот, кто по собственному желанию пойдёт куда-то с незнакомцем. Он не маленький, глупый малютка, которого можно выманить из школы пакетиком с конфетами или бесплатными яблоками, как ты предполагал ранее. Всё указывает, что в интеллектуальном плане он сильно опережает сверстников. Он превосходно знает, что ему нельзя никуда ходить с чужими. Так что я просто-напросто не верю, что какой-то незнакомец взял и выманил его со школьного двора.

— То есть его забрали силой?

— На мой взгляд, это тоже маловероятно. Представь себе преступника, который материализуется в школе, куда ходит — сколько, ты говорил, шестьсот? — детей. И сколько там преподавателей и воспитателей? Сорок? Пятьдесят? Если бы кто-то схватил Лукаса и попытался его утащить, он бы закричал, и кто-то бы услышал. Кроме того, он уже перерос диснейлендовский трюк.

— Диснейлендовский что?

— Трюк, — Микала Фриис взмахнула руками так, будто сам жест уже объяснял выражение. — В парках развлечений Америки случалось множество похищений детей средь бела дня. Обычно речь идёт о преступнике, который прячется в общественном туалете, и когда ребёнок заходит туда, его быстро отключают хлороформом или чем-то подобным.

Она описывала процедуру таким тоном, будто зачитывала вслух рецепт пирога.

— Затем они срезают кудряшки и переодевают ребёнка. Иными словами, длинноволосая девочка в красном платьице за несколько минут превращается в мальчика в джинсах и белой футболке. Затем они кладут обездвиженное тело в прихваченную заранее коляску и вывозят из туалета прямо мимо папы или мамы, которые ждут своё чадо.

Она снова села на стул Августин и заложила руки за голову.

— Как правило, ребёнка ожидает ничего не подозревающий отец, так как он считает неприличным идти за дочкой в женский туалет.

Шефер помотал головой с отвращением.

— В каком мире мы живём!

Она согласно склонила голову.

— Думаешь, кто-то мог усыпить Лукаса на школьном дворе? Отравить, чтобы он потерял сознание? — Шефер вспомнил пятна варфарина на куртке. А можно ли использовать крысиный яд как одурманивающее средство?

— А что потом? — улыбнулась она. — Увёз его со школьного двора на авто? Едва ли. Он слишком большой для таких выкрутасов. Я убеждена: крайне маловероятно, что кто-то забрал его из школы против воли.

Шефер потянулся за капучино, который она принесла ему, и сделал глоток.

— Он ушёл с кем-то добровольно?

— Возможно.

— Что насчёт Кики, чью записку мы нашли у него? Что думаешь по этому поводу?

— Я вполне могу ошибаться, но у меня есть ощущение, что этот человек не имеет к делу отношения.

— Почему так?

— Потому что ты рассказал, что парень прятал листочек, который вы нашли. Он лежал в дневнике, если я не ошибаюсь?

— В тетрадке. Под матрасом.

— Дети не прячут письма и записки, полученные от людей, которые им неприятны или которых они боятся. Лукас сохранил бумажку, потому что она для него много значила. Потому что этот человек для него много значит. И поскольку мы не знаем, кто это — Кики, нам следует задать себе вопрос прежде, чем мы пойдём дальше: кто такой Лукас Бьерре?

Микала Фриис встала.

— Что происходит в его голове? — спросила она.

Шефер вновь подошёл к доске и остановился, уперев руки в бока. Он кивнул на фотографию амбарных ворот:

— Его очень увлекают лица, я тебе уже об этом рассказывал.

— Парейдолия.

— Да. Что думаешь?

— Я думаю, что он действительно любознательный ребёнок и хорошо понимает, как устроен мир вокруг, — и он всегда начеку! Именно парейдолия особенно интересна, так как этот феномен принадлежит к той же семье, что и тест Роршаха: это когда нужно смотреть на случайные пятна чернил и рассказывать о возникающих ассоциациях. Видишь ты летучую мышь, лицо, женщину с широко расставленными ногами или что-то ещё. Этот тест раскрывает в человеке сокровенные и даже неосознанные мысли. Тайные желания. Величайшие страхи. Мечты.

Шефер внимательно слушал.

— Подобным образом парейдолия выводит на поверхность наши мысли и нашу личность, — продолжала она. — У всех есть способность видеть лица, но то, насколько хорошо она развита, варьируется от человека к человеку и зависит от образа жизни, который они ведут. Если ты в целом оптимист, который чувствует себя на своем месте и имеет мало поводов для беспокойства, тебе будет сложнее распознать узоры как лица. Но если ты страдаешь от тревожности или чрезмерно чувствителен, то лица попрут повсюду как сигналы опасности.

— Однако ничто не указывает, что мальчик страдает от тревожного расстройства или чего-то подобного, — возразил Шефер. — Чрезмерно чувствителен — возможно, но и учителя, и родители говорят, что социальные навыки у него хорошо развиты.

Микала Фриис замолчала и погрузилась в свои мысли. Повернувшись спиной к Шеферу, она принялась изучать все снимки Лукаса, висевшие на доске, один за другим. Это были фотографии из семейного альбома Бьерре.

Когда она после долгой паузы что-то произнесла, казалось, она обращается к самой себе. Шёпотом.

— Это отнюдь не счастливый мальчик.

— Извини? — Шефер устремил негодующий взгляд ей в спину.

Она повернулась.

— Он несчастен.

Шефер непонимающе покачал головой.

— Что ты хочешь этим сказать?

Он указал на доску, сплошь усеянную портретами Лукаса Бьерре со всевозможных ракурсов. На всех них он улыбался.

— Парень как будто с рекламы хлопьев «Келлогс» сошёл! — сказал он. — У нас есть свидетельства людей из его окружения, учителей, членов семьи, друзей и так далее. Все в один голос говорят, что он симпатичный жизнерадостный мальчик. И талантливый. Настоящий всезнайка.

Микала Фриис отошла от доски и указала на одну из фотографий:

— Кто это снимал?

— Насколько я помню, это фотография с семейных каникул.

Он снял магнит и прочитал подпись на обороте: «Дачная жизнь. Клинт, лето 2015».

— Наверное, снимок сделал кто-то из родителей. Или бабушка, — предположил он.

— Это единственная фотография, где он улыбается, — отрезала Микала Фриис.

Шефер непонимающе уставился на неё. Затем с некоторым раздражением указал на доску, не отводя глаз:

— Ты же видишь фотографии, которые тут висят? Я могу насчитать штук двадцать, где он улыбается.

Она покачала головой:

— Нет, ты насчитаешь девятнадцать , где он изображает улыбку, а эта… — она стукнула ладонью по снимку из Клинта, — единственная, где он улыбается по-настоящему.

— Будь добра развить свою мысль.

— Установлено, что существует восемнадцать видов улыбки, но только один из них свидетельствует о радости.