Сергей Аникин - Могильный улей

— Ты лгун и убийца, — добавила она и ушла.

Я открыл воду и глотнул. Вода была ледяной. И вдруг у меня внутри что-то захрустело, на мой взгляд, и вдруг я почувствовал, как у меня запульсировала десна. Этого еще не хватало. Я думал, что это пройдет, но не тут-то было. Спустя десять минут она словно пробудилась в моем рту от острой боли, как будто меня ножом полоснули по лицу. Я не имел представления, в котором часу это было, и закричал таким криком, который еще не разу не раздавался в этом пустом никому не нужном колодце. Все мое лицо раскалывалось от боли, как будто накалили стальное острие, раскаленное до огненных линий лезвие топора и силой прислонили к щеке. Зубная боль билась в моем рту, как молот об наковальню, и нечем было ее унять.

— У-у-у! Мне больно, я хочу сдохнуть! — закричал я от невыносимой, адской, разрушающей мой мозг боли.

Я протянул указательный палец и нащупал здоровый коренной зуб. Этот зуб нервировал меня не один год, я вам скажу. В него постоянно что-то забивалось. Я открыл тюбик с зубочистками и, достав одну, начал орудовать ей внутри рта. Как только я вычистил зуб, я проткнул опухшую, набитую гноем десну. Дьявольская боль стремительным выстрелом поразила мое мягкое серое вещество. Кровеносные сосуды на моем обтянутым кожей черепе пульсировали, словно обезумевшие черные черви. Я, широко открыв рот, начал ловить воздух. Периодически я сплевывал красно-желтую слюну крови вперемешку с гноем на белый снег.

— Помоги мне! Спаси меня! — начал кричать, я потому что не мог унять эту адскую боль.

Но в ответ я не слышал ничего. Лишь свист ветра в ушах, и видел, как снежные хлопья валят снегопадом. Боль нарастала и продолжала пульсировать мне в голову, в виски, в скулы. Я, вытянув руку, ухватился пальцами за дырку и начал биться лбом об стену, лишь бы боль утихла и перестала бы разъедать меня, как кислота разъедает металл. Я вел себя, словно разъяренный волк, который пытается откусить собственную лапу, чтобы вырваться из капкана.

— Дай мне морфия! Чтобы меня убило на время! — кричал я, как разъяренный медведь.

Я уцепился ладонью за щеку и, широко открыв рот, снова засунул туда зубочистку. Как только зубочистка коснулась воспаленной десны, так вдруг мучительная боль вспыхнула в моих мозгах, как кабель высоковольтного напряжения. На мою челюсть обрушились мощные удары. Выпучив глаза, я вздохнул как можно глубже. Я схватил в руки пассатижи и резко ударил ими по больному зубу. Он хрустнул и закачался. С десны водопадными нитями спускалась кровь из моего рта. Она падала на снег, и он стал ярко-красным.

— Тьфу, тьфу, — сплевывал я кровь на пол.

Еще бы немного, и я бы завыл, как воет полицейская сирена. Но я решил сдержать эмоции. Я начал сплевывать дальше и увидал, что около меня уже ярко-желтая лужа из гноя и крови. И вдруг боль возобновилась, она ранила меня, как свинцовая пуля, выпущенная в упор. Моя правая щека раздулась и стала похожа на воздушный шар, правый глаз слезился и сузился, а затем заплыл и стал похож на отверстие для монет в копилке. Ну, по моему состоянию мне так казалось. Я, конечно, не зубной врач и даже не стоматолог, но, по-моему, у меня флюс.

— Тьфу, тьфу, — опять сплюнул я.

В этот раз слюни были ярко-желтыми. Боль меня не отпускала, мои глаза по состоянию превратились в гнев, и во мне проснулся звериный оскал. Я провел языком по верхней челюсти и ощутил на языке крошки от пломбы. А пульсирующая боль ураганом взвилась в моей щеке, мне казалось, что от этой боли торнадо вращает мои виски. Затем я почувствовал адски дьявольскую боль, и состояние у меня было такое, будто мой затылок распиливают бензопилой. И вот я решил вырвать этот чертов зуб к чертовой матери. Я взял в руки пассатижи, разжал их руками и накинул на больной зуб. Как только я зажал пассатижи, то мощные порывы раскаленной боли били в голову. Я ухватился посильнее и начал раскачивать зуб. В этот момент боль огненным гейзером разрезала всю челюсть. Слегка дернув пассатижами, мои руки затрясло, будто я впал в лихорадочный припадок. Затем с бешено колотящимся сердцем я еще раз дернул зуб. И так было постоянно, при каждом разе я пытался дернуть посильнее, но силы покидали меня, а руки сводила судорога, и пассатижи просто падали на замерзшую землю в окровавленный снег. Неумолимая зубная боль, которая убивала, меня казалось мне бесконечной. Поэтому я каждый раз, когда ронял пассатижи, их поднимал и продолжал дальнейшую операцию. И после восьмого раза я наконец вырвал зуб. Он с хрустом внутри оторвался. В этот момент в моих ушных перепонках как будто что-то выстрелило. И мне казалось, что сейчас из моих ушей пойдет кровь. Как только я его вырвал, я глотнул водки, прополоскал и выплюнул. Кровь не утихала, она била фонтаном из моего рта из опухшей десны. Я решил еще раз прополоскать водкой рот, но кровь не остановилась, она всего-навсего утихла и бежала ручейком. Я глотнул остатки водки подержал содержимое на десне, а потом вместе с кровью выплюнул ее. И, прижав правую ладонь к больной щеке, я прикрыл глаза.

И вот наконец я уснул. Не знаю, сколько проспал, но проснулся я ночью. Я видел все расплывчато, когда наступили сумерки. На черном небе луна показала мне восхитительный пейзаж. Луна была цвета слоновой кости. Она была очень яркой. Я увидал бесконечность рассыпанных, как отшлифованные алмазы, звезд. Затем я протер глаза и увидел Большую Медведицу. Вдруг я услыхал, как подул ветер. Мое тело начало знобить. У меня было такое чувство, что как будто от холода на руках и ногах сплетались кожаные ремни. Они как будто препятствовали циркуляции крови в моих худых руках, истощенных ногах и воспаленном на морозе горле. Но в данный момент в моей голове была минута затишья, когда страшное безмолвие ледяной лавины нарушает мое тяжелое дыхание. Мне вдруг показалось, как мою больную голову накрывает снежная глыба.

И в голове вдруг вспыхнул момент из далекого прошлого. Когда я еще мальчишкой однажды зимой возвращался вечером домой после прогулки среди заснеженных холмов с друзьями. Но, как и сейчас помню, когда я остался один, я бежал рысью через покрытую инеем снежную пустыню, чтобы добраться до дома засветло, но потом примерно в полумраке от дома остановился. Я помнил, как стоял там, глядя на огни деревни. Эти огни если вспомнить, то они были освещены фонарными столбами. Повсюду были звуки, которые меня пугали. Они были похожи на медвежий рев и волчий вой. Мне стало еще страшнее, и, когда последний скудный свет от фонарного столба погас, мне стало невыносимо страшно, я не знал, куда идти и что делать. Окрестная деревня как будто на моих глазах превратилась в расплывчатую черную, безликую громадину. Незнакомую мне, и даже мой родной дом, видневшийся на окраине селения, утратил четкость очертаний в сгущающемся мраке. Я помнил, как пошел снег, первые снежинки ложились на мой желтый шарф, который туго был замотан на шее. А я все стоял там один в темноте. Я знал, что получу взбучку за опоздание, зная, что, чем позже я вернусь, тем сильнее будет взбучка, но все еще не находя в себе сил двинуться на свет окон, я наслаждался тихим шумом ночного ветра и мыслью, что я единственный мальчик, возможно, даже единственный человек, который сегодня ночью здесь, среди открытых ветрам посеребренных инеем лугов, вдыхает свежий запах падающего снега. В этот момент я четко сознавал себя жителем деревни, но не частью ее в данный момент. Это было глубоко волнующее, почти эротичное чувство, тайное сознание своего «я».