Маргарита Ардо - Новая жизнь Нефертити

— Роберт! Ты в порядке?! Роберт! — кинулась я к завалу.

— Нормально, — сипло донеслось откуда-то снизу.

Задыхаясь от волнения, я наклонилась, пытаясь высмотреть его в щелях между камнями. В глаз ударил луч светодиода.

— Роберт, Роберт! — повторяла я, пытаясь протянуть к нему руку.

Наконец, между обломками в пыли я увидела его, лежащего ничком и пытающегося высвободиться.

— Тебя сильно придавило? — встревожилась я.

— Ничего страшного, — прохрипел он. Повернул голову и увидел меня в просвете. — Можно считать один-один на счету идиотов: твой в гостинице, мой — тут. Квиты.

Я засмеялась сквозь проступившие слёзы.

— Какой же ты замечательный, Роберт! Шутишь, даже сейчас…, — приговаривала я, суетясь у камней и не зная, как дотянуться до него сквозь груду обломков.

Его веки медленно, как-то сонно моргали, пока он не зацепился за меня взглядом.

— Не засыпай! Дамира, слышишь меня? Нельзя… — произнёс он хриплым шёпотом, с сипением выдохнул, и глаза его закрылись.

— Роберт! — закричала я.

Он не ответил. Попытки оттащить блоки оказались бесплодными — слишком тяжело, я не нашла ничего, похожего на рычаг. Что делать?!

А Роберт молчал. Как бы я не билась, не просила его, не умоляла сказать хоть слово, не пыталась просунуть ему бутылочку с водой, брызнуть в лицо, он не подавал признаков жизни. Сердце моё оборвалось. Я разрыдалась. Сидя на коленях и сгибаясь пополам, до полу, я плакала долго и истошно, срывая голос. И только спустя какое-то время я смогла извернуться в невероятной позе и, дотянувшись кончиком пальца до его пальца, почувствовать, что он тёплый.

— Живой… живой… хороший мой… — бормотала я этому пальцу, отчаянно жалея, что не знаю никаких магических заклинаний печатей, способов, чтобы облегчить ему состояние, и так и не нашла волшебного Ковчега, чтобы освободить его. — Ты подожди, только подожди до рассвета. Нас найдут, обязательно найдут! Нас откроют, Роберт! Пожалуйста…

Его грязный, недвижимый палец был тёплым, и весь мир для меня сосредоточился в этом тепле, как в дзенской притче — на кончике иглы. Важнее ничего не было! Светодиоды потухли. Меня обступила темнота. Я выпрямилась, и сквозняки, которым я не уделяла до этого внимание, обжигая, заиграли на моей коже. Где-то под потолком проявилось голубое свечение, я снова ощутила взгляд и холод. Роберт вдруг застонал, и тут же я услышала шелест каменной крошки, осыпающейся сверху. Обрушится что-то ещё?!

И я ничего не могу сделать?!

Гнев затмил страх, я вскочила на ноги. Посмотрела прямо на мерцание, которое, возможно, было лишь игрой внезапно обрушившейся тьмы. Расставила руки.

— Вот я! Бери! Хочешь?! Забирай! — Я сдёрнула в порыве ярости парик с головы и накидку с тела. Встала, как есть, в темноте, распахнутая, испещрённая именами на коже. — Давай! Что же ты?! Бери! Жри! Захватывай! Мне не страшно! Меня трогай, раз уж изголодалась! Меня! Чего ты хочешь, Нефертити?!

Я перевела дыхание. И вдруг почувствовала укол неприязни. А затем одиночество. Не моё. Чужое, идущее извне. Тоскливое. Колкое, как изморозь. Оно окружало меня холодящим облаком, полным мучительной невысказанности. Безысходности. Вечного забвения. Мерцание в воздухе, как мошки перед глазами, вспыхивало то здесь, то там, будто пыталось мне что-то сказать. Мурашки пробежали по моей коже. Не столько от холода, сколько от соприкосновения с непонятным, с тем что не существует, но определённо есть.

Оно билось вокруг движениями воздуха, белесыми вспышками, толком не определимыми, прорывалось ноющим чувством, скользящим сквозь меня и дальше. Возможно, я просто сошла с ума? — прошептал мой европейский мозг. Или нет, — ответила память о папиных сказках.

Впрочем, и выбора у меня особенно не было. То что было, уже происходило, и моя паника не играла в этом никакой роли, а умение чувствовать? Две ясные мысли разделились в голове и осели: Что я могу сделать, чтобы Роберта не завалило сильнее? Могу ли я понять больше, что происходит?

«Уважение и вежливость», — говорил папа. — «К любым существам». Я замерла, слёзы гнева и жалости застыли на моих щеках. Всё на мгновение затихло, и я внезапно поняла, что это мой момент истины.

Такие, наверное, бывают в жизни каждого, когда остаёшься один на один с бедой; с вопросами без ответа! С собой! С жизнью, сколько бы её не осталось! С криком изнутри! Момент, когда понимаешь, что не ты — венец творения, а то необъятное, непостижимое, всеобъемлющее, что мы называем Богом. Какими бы именами мы не наделяли Его, в какой бы традиции не поклонялись, Бог будет Движущей силой и Источником, а мы… — лишь функцией. И только сердце знает, как пропустить через себя то, что дано, как распахнуть Богу сознание и отдать ему свои руки и тело, и разум, потому что сам ты справиться не можешь.

А я не могла…

Я опустилась на колени и сложила руки в молитвенном жесте у сердца. Эмоции бушевали. Слёзы полились вновь. Я начала молиться. Губы шептали разное, всё что когда-либо знала и слышала. А потом молитвы закончились, ноги затекли, но состояние осталось. Отчаяние заменило спокойствие, сначала муторное, слёзное, с горьким привкусом трагедии. Но постепенно внутри становилось тихо, ясно, и даже чуть сладко, словно потоки голубые, кристально чистые обрушивались на меня сверху и омывали изнутри и снаружи.

А затем откуда-то из памяти пришла потребность считать выдохи и не шевелиться, словно это было единственное, что я могла сделать. Возвращались молитвы, и я повторяла их всё легче и легче. Одну за другой, одну за другой.

Не знаю, сколько времени прошло — час или два, колени мои саднили, ноги задеревенели, а тишина стала звонкой. И вдруг пришло сочувствие к тому, что находилось в этой камере. И понимание, что делать теперь. Тело покрылось мурашками, будто отозвалось на моё решение.

Я осторожно поднялась, и тут же упала — ноги, как резиновые, не удержали меня. Ударилась больно, выдохнула и принялась растирать их. Через боль и тысячу иголок я снова встала, надела на себя тунику. Нащупала в темноте корзину, достала светильник. Между двумя гладкими, упругими боками плодов обнаружила зажигалку. Щелчок, и крошечное пламя передало светильнику жизнь. Оживило его и пространство вокруг. В воздухе запахло ладаном и миррой, красноватые тени заиграли на стенах и на саркофаге.

Я должна была проверить, наклонилась и через обнаруженный просвет дотронулась до пальца Роберта. Тёплый, ещё тёплый.

«Держись, прошу тебя», — прошептала я и вернулась к тому, что задумала. Казалось, ночь продлится бесконечно, и от этого накатывал волнами страх. Но другого выхода не было, только один — завершить тот ритуал, что когда-то намеренно оставили незаконченным. Не важно кто и не важно когда, главное, что это будет правильным — сомнений не было. Получилось, наконец, вдохнуть полной грудью.