Меган Миранда - Девушка из Уидоу-Хиллз

Беннетт, как правило, не работал по понедельникам, но я заглянула в ординаторскую — вдруг он поменял расписание из-за необычных выходных. Внутри стояла та же шатенка, что и в пятницу, так же глядя в свой телефон.

Очередное дежавю. Лучше всего я знала медсестер со своего этажа. Хотя ординаторская была открыта для всех, здесь, как правило, отдыхали именно они.

За спиной открылась дверь, и из аптеки вышел мужчина в больничном халате. При виде меня улыбнулся. «Доброе утро», — поздоровался он и, хотя я уже уходила по коридору, запер аптеку на ключ.

В животе все перевернулось от мысли о ползущих за мной слухах. Почти забытое ощущение десятилетней давности — предвестник того, что, как выяснилось впоследствии, называлось панической атакой. Я долго не знала, что у медленно нарастающей и потом резко охватывающей меня реакции есть название.

Неужели все повторится, как и десять лет назад? Комментарии, внимание — удушливая западня, из которой невозможно выбраться?

Десятилетием раньше мое напряжение достигло предела и выплеснулось однажды в школьной раздевалке. Десятилетие спустя я еще слышала те голоса.

«Живете на денежки, честно заработанные другими…»

«Мои родители тогда пожертвовали, небось вы на их деньги дом и купили…»

Меня окружила группка девочек, одна из них закрыла вход в раздевалку. Мне казалось, что надо мной смыкаются стены, голоса становились все громче. Пока я не рванула. Не вырвалась оттуда.

Школьный психолог списал мое поведение на посттравматический синдром, но меня все равно засадили домой на неделю. Хорошо еще, инцидент не попал в прессу. Получилась бы неплохая история. «Опишите ее в трех словах: озлобленная, непредсказуемая, опасная».

Мать настаивала на том, чтобы я не светились в социальных сетях, боясь личных сообщений от случайных людей в интернете. Я отучилась набирать в поисковых системах собственное имя, однако дети быстро усваивали преимущества информации — другой разменной монеты у нас тогда не было.

Прошло десять лет; появилось лишь больше источников правды и лжи.

В перерыве между совещаниями я поискала Элизу в нашей базе данных. Хотя на нынешней должности я не участвовала в отборе сотрудников, доступ к кадрам у меня сохранился.

Видела бы сейчас меня мать! Тут же причислила бы к «хозяевам мира». К той невидимой вездесущей силе, которая неумолимо определяла ее судьбу каждый раз, когда ее понижали в должности или переводили в другую смену. К силе безличной и непоколебимой, неизменно назначавшей ей самые дрянные часы или вообще отказывавшей в найме. «Роботы поганые», — отзывалась об этих людях мать. А теперь и я стала одной из них.

Но не такой, как она нас себе представляла. Я намеревалась исправить положение и изменить систему к лучшему, действуя сверху.

На экране появилась маленькая фотка с пропуска Элизы, настолько расплывчатая, что ее трудно было узнать. Элиза Ферано, двадцать пять лет, три других места работы и перерыв в несколько месяцев, по болезни. Я вспомнила, что она рассказывала мне об аварии; наверное, и у нее не обошлось без последствий. Как у меня с рукой.

И все же многовато перемен в короткий срок. Интересно, кто дал ей рекомендации. Предыдущие места работы разбросаны по всему штату. Последним значился реабилитационный центр на побережье, как минимум в четырех часах езды отсюда.

Ничего, что можно назвать домом, я не увидела.

Повинуясь импульсу, я набрала номер человека, давшего ей рекомендацию с последней работы.

— Генри Мастерс, — ответили мне после первого же звонка.

— Здравствуйте, я звоню по поводу рекомендации для одной из ваших бывших сотрудниц.

Пока не спросит — поменьше сведений о себе.

— Минутку, — ответил служащий. Пауза — продолжительно, на поиск нужных файлов. — Я слушаю.

— Медсестра Элиза Ферано.

— В данный момент мы не располагаем информацией, — выпалил он, не раздумывая. Одна из дежурных фраз, которыми мы оперировали во избежание каких-либо неприятностей. Неосторожный комментарий мог помешать кому-то получить работу. Одни называли это честностью, другие наговорами. Поэтому мы придерживались нейтралитета, обмениваясь кодовым языком, который все прекрасно понимали.

— Вот странно. Насколько я вижу, именно вы ее рекомендовали?

— У нас сейчас ведется внутреннее расследование, так что на данный момент мы справок не даем.

Вроде бы дело не в Элизе. Однако сначала он спросил ее имя. Явно собирался ответить. Что-то не сходилось.

— Вы не могли бы рассказать поподробнее? — Понимала, что хватаюсь за соломинку.

— Не имею права, пока идет расследование.

Было слышно, как под ним скрипит кресло, будто человек ерзал туда-сюда.

— А что расследуется?

Вздох.

— Прошлое дело, случайно всплыло во время недавней инвентаризации.

Черт бы тебя побрал, Элиза.

— Большое спасибо. — Я еле различила собственный голос.

Пропажи из аптеки, о которых говорил Беннетт. Когда наехал на меня, а потом извинялся. Мимоходом упомянул о случаях пропажи лекарств, как если бы не был точно уверен. При этом он кого-то подозревал. Неужели Элизу?

Не в этом ли причина ее внезапного увольнения? Полиция вокруг моего дома, в больнице… Смерть Шона Колмана не имела к ней никакого отношения, и все же она напряглась тогда ночью при виде следователя: явно чувствовала себя очень неуютно в присутствии полиции.

А потом еще ссора с Беннеттом. Даже сейчас я не могла поверить в причастность подруги, к которой искренне привязалась. Но таковы люди — часто их не разглядеть за внешним спокойствием или обаянием.

Хозяин бара намекнул на то, что Элиза там чересчур много околачивалась. Вдруг он намекал на какую-то другую, неизвестную мне компанию? Вдруг у них были какие-то делишки с Тревором, из-за чего тот и вилял по телефону?

Значит, она потихоньку воровала лекарства. Для собственного пользования или на продажу.

А теперь слиняла. Не возвратилась в тихую гавань, а прыгнула к следующей авантюре, не оставив ни адреса, ни записки. Как будто чувствовала, что сеть смыкается и ей надо поскорее вырваться. Выходит, мы все от чего-то бежим?

Я уставилась в экран, не зная, что делать дальше. По протоколу следовало доложить об этом Беннетту, но к чему торопиться? Теперь уже все равно. К тому же у меня оставались сомнения. Не хотелось себе признаваться, что опять ошиблась в человеке.

Одна в кафетерий я идти не отваживалась. Я села на диван, откинула голову на спинку, закрыла глаза и попыталась расслабиться.

Через пару минут в коридоре послышался шорох. Глаза распахнулись — под дверью тень. Кто-то остановился проверить телефон? В это самое мгновение ручка начала медленно и беззвучно опускаться. Я оторопела, не в силах пошевелиться.