Эйприл Хенри - Похищенная

На какое-то время Шайен и Даниель замолкли.

– Ты права, – спокойно сказала Даниель. – Но что есть, то есть, Шайен. Этого уже не изменишь, тебе надо разбираться с тем, что дано. Я тебя уверяю, с этим жить можно, и совсем неплохо. Только придется постараться.

Со стороны двери послышался голос отца:

– О чем вы там спорите, девочки?

– Уходи! – закричала Шайен. Она не хотела, чтобы отец видел слезы, льющиеся из ее бесполезных глаз. Посмотрев на нее, он тоже мог зареветь. Ни к чему эта очередная грустная тусовка.

Шайен хотела все забыть. Заснуть, а проснувшись, обнаружить, что все случившееся было лишь ночным кошмаром.

Подождав, когда шаги отца затихнут вдалеке, она тихо сказала Даниель:

– Но мне так тяжело. Невыносимо.

– А тебе не надоело жить как младенец? – не отступала Даниель. – Неужели тебе нравится, что с тобой возятся, как с беспомощной? Неужели ты не хочешь научиться хоть что-то делать сама?

Так и было. Шайен уже начинала чувствовать себя, как запертый в теле тринадцатилетнего подростка младенец. Вплоть до того, что иногда отец кормил ее с ложечки.

Девочка долго молчала, потом медленно кивнула. Даниель присела на кровать и обняла Шайен. На мгновение та напряглась, но потом обмякла, позволив, чтобы ее качали, как маленькую, и пели на ухо колыбельную.

Так, сидящими в обнимку, их и застал зашедший позже отец Шайен. Когда в конце концов Даниель вышла за него замуж, Шайен гадала, а не инсценировала ли та все заранее, чтобы показать, что способна занять мамино место.

Так или иначе, Даниель оказалась права. Шайен, в том числе благодаря ее поддержке и одобрению, многое научилась делать самостоятельно, даже то, о чем в первые ужасные недели после аварии и помыслить не могла. Основная часть обучения проходила в школе-интернате в двух часах езды от дома.

В интернате большинство, как и Шайен, пребывали в трансе от постигшего их несчастья. Девочка запомнила, как один мужчина постоянно твердил:

– Но как, как я буду все делать, если не смогу сесть за руль?

Она так устала от этого нытья, что готова была наброситься на него с кулаками. Чуваку было сорок, он хотя бы пожил, видел что-то. А она, Шайен, даже жить не начала. Машину водила только один раз, когда мама разрешила ей проехаться возле кладбища недалеко от их дома, и все, с вождением покончено. А теперь мама лежит на этом самом кладбище. И даже на ее могиле Шайен не была.

Первые дни в школе дались девочке непросто: она чувствовала себя пришельцем на незнакомой планете. Пришлось заново учиться тому, что раньше она делала без каких-либо затруднений. Есть. Одеваться. Ходить, не врезаясь в предметы.

Первым делом девочку научили пользоваться тростью. На удивление легкая, трость имела сверху резиновую рукоять, а снизу – пластмассовый наконечник. Ее можно было разобрать и уложить в аккуратную связку палочек. Шайен научилась сворачивать и прятать трость в сумку при малейшей возможности. Инструктор сказал, что в темноте трость светится, и Шайен подумала, что в единственной ситуации, где она имела хоть какое-то преимущество перед зрячими, трость будет выдавать ее с головой.

Тем не менее девочка решила научиться ею пользоваться, раз уж приехала в интернат для слепых. Даниель посоветовала Шайен воспринимать ходьбу с тростью, руководствуясь стихом из Библии о том, что мы шагаем, ибо веруем, а не потому что видим. Каждый шаг с тростью был шагом в неизведанное, пока нога не касалась твердой поверхности.

Тростью надо было только слегка касаться поверхности перед собой, а не стучать по ней – так сказал инструктор. Ее научили водить тростью из стороны в сторону как металлодетектором, «нащупывая» то место, куда собираешься ставить ногу. Поставив левую ступню, Шайен должна была вести тростью направо, чтобы узнать, есть ли там ямка или возвышение. Спускаясь по лестнице, Шайен держала трость перед собой. Главное было – научиться верить, что трость стукнется о ступеньку.

При помощи издаваемого наконечником трости звука Шайен научилась различать, что у нее на пути: напольная решетка, подъем, спуск, ковровое покрытие, плитка, деревянный пол, гравий, бордюр, трава или вращающаяся дверь.

Идущий от поверхностей звук Шайен научилась слышать не только при помощи прикосновений тростью. А иногда она могла сказать не только о том, что у нее под ногами. Если внимательно прислушаться, Шайен различала звук, отраженный от кирпичной стены, от потолка навесного тента или открывающейся двери. И даже без трости могла догадаться, что перед ней что-то стоит, если это были препятствия вроде дерева или телефонной будки. Ослепнув, Шайен пришлось научиться объяснять малейшие улавливаемые ею сигналы и доступные обрывки информации, поставляемые другими органами чувств. Считается, что незрячие люди обладают особыми способностями, а на самом деле они лишь научились быть внимательными. Им пришлось стать очень внимательными.

Лежа на кровати в комнате Гриффина, Шайен вспомнила свою первую самостоятельную прогулку с тростью. Инструктор отправил ее пройтись по городской улице. Она шла, прислушиваясь к шагам снующих вокруг прохожих, боясь ненароком задеть кого-то. Только позже Шайен поняла, что трость, скорее, помогает ходить в толпе – люди видят, кто перед ними, и расступаются. Идя по улице, она думала, что на нее все пялятся. Ей даже показалось, что кто-то шепчется, обсуждая ее. Но она приказала себе не накручивать себя и идти дальше. Через пару кварталов Шайен перестала учащенно дышать и продолжала путь.

– Ты слепая? – напугал ее принадлежавший какому-то мальчику голос.

Сама не зная, в нужную ли сторону, Шайен повернулась, сделала глубокий вдох и ответила:

– Да.

– Это ужас как плохо! – воскликнул мальчик, и Шайен услышала, как он убежал прочь.

Шайен прожила в интернате три месяца, приезжая домой только на выходные. К концу каждого проведенного там дня она валилась с ног и засыпала так крепко, что не видела снов. С одной стороны, она была этому рада. С другой, так хотелось увидеть во сне маму, снова побыть с ней хотя бы там. В те редкие ночи, когда она все же видела маму во сне, это длилось совсем недолго: обычно Шайен бежала за мамой в толпе, тщетно пытаясь догнать, а когда улавливала ее образ, та тут же уходила прочь.

На этот раз девушка заснула так крепко, что даже не услышала раздававшихся в соседней комнате криков.

Гриффин в спешке вернулся в гостиную.

– Что случилось? – спросил он.

Таким злым он не видел Роя уже очень давно. В прежние времена, когда это случалось, мама старалась оградить маленького Гриффина от отцовского гнева. Впрочем, это не всегда получалось.