Ванесса Сэвидж - Женщина во тьме

– Я давно хотела тебе сказать, что эти таблетки действуют на меня плохо.

– А почему не сказала? Почему я должен догадываться о том, что происходит в доме? И почему в таком случае ты не обратилась к врачу?

Из-за подвала. Из-за альбома с моими рисунками. Из-за выражения ужаса на лице дочери. Из-за Джо, попавшего на больничную койку. Из-за твоей дружбы с Джоном Эвансом.

– Сама не знаю. По глупости. Так получилось, и я не знала, как все исправить.

И тут Патрик достает пузырек с настоящими таблетками. Они перепачканы грязью, и мне кажется, что даже с другого конца кухни я вижу, как в нем кишат черви. Приступ тошноты обжигает горло.

– Однако кто-то другой знал, как все исправить. Он знал, что ты сделала. – Патрик сверлит меня взглядом. – Сара, кто выкопал твои таблетки и оставил их перед домом? Кто?

Я не знаю, но думаю, что тот, кто следит за нами, – Ян Хупер. Наверно, видел, как я зарывала пилюли. По спине пробегает дрожь. В первое мгновение меня пронзила мысль, что это сделала Миа. Миа! Нет, лучше Хупер. Неужели дочь так меня ненавидит? Этого не может быть.

Подойдя к урне, Патрик высыпает туда мятные драже, потом возвращается, берет со стола вторую склянку. Наверное, тоже хочет выбросить ее в помойку вместе с содержимым. Однако наполняет водой стакан и, протянув его мне, вытряхивает на ладонь маленькую белую таблетку со следами прилипшей к ней грязи.

– Сара, прими лекарство. – В голосе мужа опять слышится дрожь.

Пячусь назад.

Патрик наступает.

– Пей свою чертову пилюлю!

Хочу отойти, натыкаюсь на стену. Плотно сжимаю губы и отчаянно трясу головой. Мне кажется, я в старом доме, какая-то размытая фигура входит в спальню, где я сплю, и запихивает мне в рот таблетку. Патрик сейчас собирается сделать то же самое: хочет заставить меня проглотить таблетки вместе червями и комками мокрой земли.

Хлопает входная дверь. Муж убирает от моего лица ладонь с грязной таблеткой. Это Миа. Направившись было к чайнику, она останавливается на полпути.

– Что это вы здесь делаете? – удивляется девочка.

Муж опускает руку и отходит.

– А почему ты не в школе? – спрашивает он.

– Уроки отменили.

Не выпуская меня из виду, Патрик бросает взгляд на дочь. Миа отводит глаза. Вижу, что врет.

Миа берет флакон с пилюлями, но тут же роняет его и, брезгливо сморщив нос, смотрит, как выбравшийся оттуда червяк, извиваясь, ползет по столу.

– Что здесь происходит?

– Ничего особенного. – Патрик уже взял себя в руки, голос звучит ровно, без дрожи. Выразительно посмотрев на пустой флакон, на ползущего по столешнице червяка и на открытое мусорное ведро, муж – на лице улыбка – обращается к дочери:

– Твоя мама нас все время обманывает.

– Знаю, – криво усмехается Миа и выходит из кухни.

Я опять остаюсь с Патриком один на один.

– Прости, – говорит он, нарушая затянувшееся молчание. Казалось, оно будет длиться вечно. – Я… Я опять сорвался. Прости меня. Давай запишемся к врачу, он подберет лекарство, которое тебе поможет.

И Патрик, выбросив бутылку с грязными пилюлями, уходит вслед за Миа.

Червяк все еще ползает по столу. Беру его, выношу в сад и кладу на траву. Сверху доносится какой-то звук – это Миа. Она – бледный полускрытый шторой силуэт – наблюдает за мной из окна комнаты Джо. Интересно, если бы дочь не вернулась, Патрик затолкал бы мне в рот таблетку? Вспоминаю его взгляд, его дрожащий голос. Да. Мог бы. Если бы Миа не пришла, муж не остановился бы, и пилюли – вперемешку с землей и червяками – оказались бы у меня внутри.

Услышав стук входной двери и звук мотора, возвращаюсь к крыльцу, но Патрик уже уехал. Смотрю на часы – половина одиннадцатого. Что происходит у него на работе? Я не знаю. Не знаю, разговаривал ли он с начальством. Если да – то какое принято решение? Всякий раз, когда я об этом спрашиваю, Патрик меняет тему. Каждое утро он надевает костюм, садится в машину и уезжает. Куда? Не уверена, что на службу.

Убираю со стола следы земли, опорожняю мусорное ведро. Снова дает о себе знать боль в желудке, которая появилась сразу после переезда и с каждым днем беспокоит меня все сильнее. Она заставляет меня просыпаться по ночам, она же – пусть на миг, только на один миг – подбрасывает опасную мысль: лучше бы Миа не вмешалась, пусть бы Патрик накормил меня таблетками. Они, подобно ватной прослойке между мной и этой ноющей болью, помогли бы заглушить ее, притупить. Вот почему, пытаясь противостоять соблазну, я, не говоря Патрику ни слова, зарыла их в землю.

– С тобой все в порядке? – спрашивает Миа.

Понимаю, что стою посреди кухни с мусорным мешком в одной руке, а другой держусь за живот.

– Ничего. Желудочный спазм, сейчас пройдет.

Дочь – без макияжа она кажется бледной и усталой – бросает на меня безразличный взгляд.

– Почему ты не уходишь?

– Что?

– Ты такая несчастная – прямо на грани самоубийства. Папа, чтобы сделать тебя счастливой, перевез нас в этот кошмарный дом. А теперь отец тоже страдает, злится, бесится…

– Миа…

– Господи, ты же знаешь, что он спал с твоей лучшей подругой. Почему ты его не бросишь?

– Этого не было. Ничего этого не было. – Мой голос дрожит.

– Ты сама-то в это веришь? Хватит притворяться. Честное слово, хватит.

Сижу в ванне. Вода очень горячая, но согреться не могу. В голове звучат слова дочери. И что ей ответить? Не ухожу, потому что отец никогда не позволит мне забрать вас? Я могла бы добиваться опеки над дочерью, но в истории болезни у меня запись о депрессии и о попытке самоубийства. А Джо? Нет, уйти я не могу.

Патрик подходит бесшумно. Когда открывается дверь, я вздрагиваю, вода выплескивается на пол, прямо ему под ноги. Несмотря на двадцать лет совместной жизни, без одежды чувствую себя беззащитной. Зажмурив глаза, пытаюсь достать полотенце.

Протянув его мне, муж молча смотрит, как я обматываюсь махровой тканью. С волос стекает вода, но второе полотенце взять не могу – оно за спиной у Патрика. Стою в луже. Он видит, как мои руки покрываются гусиными пупырышками, и наконец отходит. Укутываю голову, иду за ним в спальню.

Патрик как ни в чем не бывало садится на постель. Я тоже сажусь, беру расческу. Он отнимает ее у меня, и я вижу: под ногтями мужа еще чернеет грязь.

В самом начале нашего романа, когда мне приходилось тратить немало времени, чтобы соскрести с волос краску, Патрик помогал мне их распутывать.

И сейчас он расчесывает мои волосы бережно, аккуратно. От него пахнет чем-то сладким, и я гадаю, не выпил ли муж, чтобы перед встречей со мной успокоить расходившиеся нервы?

Наконец Патрик откладывает расческу, но не встает, а целует меня в плечо. Изо всех сил стараюсь не напрягаться. Он этого не любит. Его губы скользят вверх, к уху.