Максин Чан - Восьмая личность

Я наблюдаю за работой Эллы, и у меня портится настроение. Я то и дело кошусь на дверь, опасаясь, что войдет Джек. Мне трудно представить его в таком заведении, как это, он сам говорил, что не ходит по таким местам, но что я знаю о нем? Практически ничего — о нем как о мужчине. И у кого в наши дни нет заскоков?

Я потираю руку в том месте, где меня схватила Элла, и думаю о мужчинах, которые сходят с ума от тел девушек «Электры» и засовывают купюры за резинки их чулок. Которые отбивают поклоны, чтобы заглянуть под их коротенькие черные юбочки. Приходится смириться с тем, что мужчины делают такое только потому, что могут это делать.

Я поворачиваюсь к Элле.

— Я скучаю по тебе, — говорю я, опуская глаза.

— Не переживай. Скоро все будет так же, как было раньше, — говорит она, — даю слово. Мне просто нужно накопить несколько тысяч на страховой депозит и пару месяцев арендной платы. На прошлой неделе я видела объявление о сдаче одной очаровательной квартирки недалеко от Бродвей-Маркет, но хозяин хочет сразу получить плату за полгода.

Заметив, что стакан пуст, Элла залезает в сумочку. Достает таблетку.

— Ладно, — говорит она, — мне пора. Я выступаю через пять минут.

Пауза.

— В каком смысле, через пять минут? — спрашиваю я.

— Я же тебе только что сказала. Аннабелы больше нет. Но ты и сама об этом знала, ведь так?

Она снимает часть одежды, выставляя на обозрение натуральный загар, который даст фору загару других двух членов нашей девичьей поп-группы. Наше вынужденное молчание нарушает шорох ее блузки.

Я беру ее за плечи.

— Ведь ты собираешься раздеваться, да?

— Приходится, — отвечает она, косо глядя на меня. — Я хочу быть здесь своей. Другие девочки не примут меня, если я откажусь.

— Черт побери, Элла! — кричу я.

Она отворачивается.

— Я думала, что мы все обсудили, — продолжаю я. — Ты должна остановиться. Лицемерие, взятки. А теперь еще и стриптиз? Какой пример ты подаешь Грейс, какой…

Она зажимает мне рот ладонью.

— Говори потише, — шепчет она. По тому, как играют ее желваки, я понимаю, что она злится. — Ты хоть понимаешь, что превращаешься в полнейшую зануду? Если ты не сможешь успокоиться, больше не приходи сюда.

Я изумленно таращусь на нее.

— Хватит всех судить, — ощетинивается она. — Я вынуждена это делать. Грейс не надо оплачивать счета. А мне надо. И как еще мне выбраться из маминой квартиры?

— Но…

— Нет. Хватит, Алекса.

Я чмокаю ее в лоб. Я знаю, что она хочет, чтобы я услышала ее. И приняла ее доводы. Для нее «Электра» — это возможность претендовать на место в мире, пусть это место и дарует ей ложные «я» и желания.

— Не делай этого, — тихо говорю я. — Пожалуйста.

Свет гаснет, и звучит непрерывный бас. Несколько девушек, все в различной степени раздетости, обслуживают маленькие зеркальные столики и ставят стаканы на бумажные салфетки. Кесси наблюдает за ними, сидя у бара. Шон наливает ей какой-то напиток и замечает меня. Я сижу в одиночестве и нервно ковыряю прыщ на подбородке. Я подзываю официантку.

— Виски, — приказываю я, — чистый.

Количество мужчин в зале увеличилось. Они собираются, как крадущиеся тигры. Смотрят на узкую продолговатую сцену. Огоньки по обе стороны от сцены напоминают «кошачьи глаза» на ночном шоссе. На краю сцены установлен блестящий шест, и два ярких прожектора ждут, когда в их свете появится нечто божественное, нечто порочное.

Я неотрывно таращусь на сцену.

Бас звучит громче и отдается в моей груди.

На ней только блестящий бюстгальтер и такой же ремень. Я едва узнаю ее: яркий макияж, шиньон из накладных курчавых волос до талии и такая необузданная уверенность, что я отвожу глаза. Элла расставляет ноги и облизывает верхнюю губу, красную и блестящую. Дразнит накладным «хвостом». В руке у нее кнут из кожи со сверкающим кристаллом. Он достаточно изящен, чтобы намекать на игру, и достаточно жесток, чтобы предупреждать о доминировании. Она бьет кнутом, прежде чем двинуться вперед, к мужчинам.

Дойдя до края, она резко садится на корточки с раздвинутыми ногами и зажимает рукоятку кнута в зубах. Мое сердце падает в пропасть отчаяния.

Я вижу, что ее взгляд шальной и затуманенный. Из-за слегка опущенных век создается впечатление, будто она вот-вот заснет или вырубится. Ее кожа блестит, как мед. Она вращается и извивается, ловко двигаясь на трехдюймовых каблуках.

«На таких не побегаешь», — говорит Раннер. На каблуках ее ноги кажутся длиннее, а сама она — выше и тоньше. Что только будоражит фантазию мужчин.

Мне интересно, действует ли все еще принятая ею таблетка. Именно благодаря ей она, как и другие девушки, набралась смелости выйти на сцену.

Она изгибает спину, поворачивается и падает на колени, широко разводя ноги. Словно открываясь.

Любви.

Одобрению.

Признанию.

Соитию.

Какой-то мужчина, сидя в кресле, подается вперед и вытирает руки о брюки. Я позволяю одинокой слезинке скатиться по щеке.

«Ты не обязана этим заниматься», — мысленно обращаюсь я к Элле.

«Может, она хочет, — говорит Онир, — может, ей нравится».

«Заткнись, черт побери! — орет Раннер. — Ни одной девушке не понравится, чтобы мужики вожделели ее, как псы, — это не то внимание, что ей нужно. Это другое…»

Я перевожу взгляд на Шона и Кесси, к которым уже присоединилась Эми — все трое не отрываясь смотрят стриптиз Эллы, — и меня снова охватывает зависть. Я буквально вижу, как Шон в одиночестве мастурбирует, представляя Эллу, и эта мысль бросает меня в пропасть самонаказания. И эта взбучка, скорее всего, заслуженная.

Группа мужчин подбирается к сцене. Они размахивают купюрами, как белыми флагами.

«Сдаюсь, — морщится Раннер и презрительно кривит губы. — Можете считать меня дурой».

Элла опускается на четвереньки и крадется вдоль сцены, предоставляя мужчинам засовывать купюры за бюстгальтер и ремень. Двое делают это довольно агрессивно, остальные — более сдержанно. Словно в дурмане.

«Зачем ты это делаешь?» — кричу я.

Я оглядываюсь и вдруг замечаю Навида. Он стоит, привалившись к одной из зеркальных колонн рядом со сценой. Я наблюдаю за тем, как он наблюдает за ней. Его глаза блестят. Ему нравится та страстность, что Элла проявляет к шесту. Ее выступление набирает обороты. Она опускает плечи, бретельки бюстгальтера соскальзывают, и через секунду она сбрасывает его. Затем, развернувшись на остром каблуке, она наподдает его ногой и отшвыривает куда-то. Она грозит пальчиком, качает головой и неслышно шепчет: «Проказник».

Его взгляд прикован к ее голой груди, он кричит и свистит, оглядываясь и убеждаясь, что его поддерживают и другие мужчины. На его верхней губе блестят капельки пота.