Морин Джонсон - Исчезающая лестница [litres]

Стало быть, это, скорее всего, совпадение. Или же кто-то просто воспользовался письмом, включив его в свой план.

А как же быть с Дотти? Стиви зашагала по лужайке мимо статуй сфинксов. Дотти в мифах разбиралась. И наверняка знала все о загадке сфинкса, потому что без конца читала.

Стиви остановилась и посмотрела на Гранд-Хаус – с самой дальней точки территории школы, откуда его можно было увидеть. Музыка сменилась быстрой джазовой композицией. Именно такая, вероятно, звучала в уик-энд накануне похищения, когда в доме вовсю шла вечеринка. Дом – сердце владений Эллингэма, бившееся жизнью и мелодиями…

Что там Фентон говорила ей о последних словах, которые Альберт Эллингэм сказал Макензи? «Это оказалось на проводе». Провод? Радио? Неужели он действительно что-то услышал по радио? Был ли вообще в этом смысл? Он как раз собирался покататься на яхте, понятия не имел, что умрет, и поэтому мог бросить эту фразу просто так.

Однако…

Он изменил завещание. А что, если дополнительный пункт, о котором ходит столько слухов, существовал в действительности? Что, если Эллингэм и в самом деле предназначил состояние тому, кто предъявит ему дочь, живой или мертвой? Что, если знал: с ним должно что-то случиться? Он сочинил головоломку. Закруглил бизнес. И сказал Макензи, что «это оказалось на проводе».

Стиви как-то пошла в суши-бар, где еду подавали на ленте транспортера. Примерно то же порой происходило с ее разумом: факты появлялись словно на небольшом конвейере. Время от времени у нее возникал порыв протянуть к одному из них руку, взять и доставить себе истинное наслаждение. Провод.

– Провод, – произнесла она вслух.

И пошла к дому. Чем ближе она к нему подходила, тем он казался ей больше. Фонтан Нептуна на холодное время года выключили, и насест, с которого на нее взирал морской бог, теперь совершенно высох.

На месте Ларри у входной двери кто-то маячил – парень помоложе, в форме того же агентства безопасности, которое Эдвард Кинг нанял установить систему видеонаблюдения. Когда она попыталась войти, он ее остановил, но в этот момент «Зовите меня Чарльз» крикнул ей с балкона:

– Стиви! Ты не могла бы на секунду ко мне подняться?

Она затопала вверх по ступеням мимо семейного портрета Эллингэмов. Чарльз стоял на площадке вместе с Дженни Куинн.

– Ты Дэвида Истмана случайно не видела?

– Видела, – ответила она, – вчера, в Берлингтоне.

– А потом?

Девушка покачала головой. Дженни посмотрела на Чарльза, будто говоря: «Вот видишь?» .

– Может, он звонил тебе или…

– Нет, – сказала она, – извините.

Передавать ему слова Дэвида о том, что он больше не вернется, не было смысла. Это не ее цирк, и она в нем не клоун на вольных хлебах. Все это начинание рухнет само по себе, и ускорять процесс не стоит.

– Ладно, – сказал он, – спасибо тебе. Ты в мансарду?

Стиви кивнула.

– Если он вдруг тебе позвонит, ты нам скажешь?

– Ты же видела ролик, – добавила Дженни.

Это был не вопрос.

– Если я что-нибудь о нем узнаю, то поставлю вас в известность, – ответила Стиви, поднялась еще выше и направилась к лестнице черного хода, по которой можно было попасть в мансарду.

Когда-то, оказавшись здесь впервые, она взялась все неторопливо рассматривать, заглядывать в коробки, снимать с полок то одно, то другое. Сегодня все было иначе. Стиви пришла сюда за совершенно конкретным предметом и была обязана его найти. Искать его следовало в одной из коробок, где хранились вещи из кабинета Альберта Эллингэма. В носу зачесалось от запаха пыли и старой бумаги. Сколько же здесь скопилось всего из кабинета Альберта Эллингэма: кнопки, окаменевшие мотки ленты, от возраста сделавшиеся янтарными, пожелтевшие, чистые, старые блокноты с его именем, выбитым на обложке, ножницы, пресс-папье, вскрытые письма, высохшие чернильницы…

А еще несколько бело-бордовых бобин, на которых красовались слова «Вебстер-Чикаго». Рядом на клочке бумаги, примотанной к ним пожелтевшей лентой, были буквы: «Д. Э.». Она порылась еще и извлекла со дна коробки вещицу, поначалу показавшуюся ей бесполезной. Это была картонная коробка для бобин. Об этом можно было судить по изображению на упаковке. Рядом шли буквы: «МАГНИТОФОННЫЙ ПРОВОД “ВЕБСТЕР-ЧИКАГО”».

– Магнитофонный провод, – произнесла вслух она, – магнитофонный провод .

Если это запись, то оставалось лишь решить, на чем ее, черт возьми, воспроизводить? Ведь если она существует, значит, ее на чем-то сделали .

Стиви завертела в разные стороны головой, оглядывая тесный проход. Музыка в ее ушах опять изменилась, а вместе с ней – и ход мыслей. Альберт Эллингэм очень кстати соорудил ей путеводитель по дому, указывающий, где что хранится, причем выполнил его в виде гигантского кукольного домика. Стиви ринулась в противоположный конец мансарды, откинула полог и осторожно открыла этот кукольный домик. Затем присела на корточки перед крохотным кабинетом Альберта Эллингэма, чувствуя себя великаном, взирающим сверху вниз на жизнь этого великого человека. Очень многое в кабинете было узнаваемо: что-то немного передвинули, но в плане расположения и декора изменилось очень и очень немногое. Те же кожаные кресла, те же шкуры, два письменных стола, покрытых миниатюрными бумагами, и телефоны – не больше ногтя на большом пальце Стиви. Книжные полки были забиты на удивление маленькими томиками. В кабинете был глобус, на каминной полке стояли часы из зеленого мрамора и…

Застекленный шкафчик с каким-то небольшим странным предметом размером с принтер для компьютера. (Ну хорошо, хорошо, здесь он был со спичечный коробок, но символизировал собой штуковину размером с принтер.) Стиви протянула его и взяла. Он вполне мог оказаться радиоприемником, но на нем, по всей видимости, тонкой кистью, было выведено «ВЕБСТЕР-ЧИКАГО».

Вот он, аппарат.

Она взяла крохотную копию в качестве образца и занялась поисками оригинала. У Эллингэмов было много чего – сотни и тысячи самых разных вещей, но на данный момент значение имел только этот предмет. Она работала методично, начав с первой полки с разными офисными принадлежностями. Ставила их по очереди на пол, просматривала документы, чихая от пыли, листала старые телефонные справочники, пачкая пальцы пылью и грязью. Когда не могла дотянуться наверх, вставала на железный стеллаж, даже не задумываясь, в состоянии ли он ее выдержать. Надо было во что бы то ни стало найти то, что она искала.

Стиви понадобилось почти два часа. Он оказался в картонной коробке под другой – тяжеленной от записей. Аппарат, вероятно, весил фунтов тридцать. Серебристо-бордовый, сплошной блеск в стиле ар-деко, даже слова «ВЕБСТЕР-ЧИКАГО» и те до конца так и не потускнели. Стиви смотрела на толстые старые пассики, бобины, ручки настроек. Толком даже не понимая, безопасно ли включать его в розетку или как заставить работать.