Эва Гарсиа Саэнс де Уртури - Жало белого города

– Думаешь, что я спала с ним вчера, хотя внутри у меня была твоя сперма? Да ты ничего не понимаешь, Кракен. И ничего не знаешь обо мне и моем браке.

– Не называй меня Кракеном, черт подери. Я устал от имен и прозвищ.

– Ах так? Тогда перестань вести себя как безмозглый моллюск.

– Не тебе меня судить. Это ты замужем. Не играй со мной, Альба. Либо ты со мной, либо нет, я не хочу быть твоим любовником. Это… это унизительно. Я этого не хочу.

– Тогда перестань смотреть на меня так, как смотришь в кабинете! – крикнула она.

– И как же я на тебя, интересно, смотрю?

– Так, что я потом ни о чем другом не могу думать, – гневно прошептала она. – Ни о чем другом.

В ее голосе я уловил нотки бессилия и немного смягчился.

– Я тоже, Альба. – Я вздохнул. – Я тоже не могу ни о чем думать, когда ты на меня смотришь. Не надо нам в это ввязываться, мы не дети. Вокруг люди, я не хочу, чтобы кто-то пострадал.

Чтобы кто-то пострадал…

Какая ирония звучала в моих словах, особенно если б я заранее знал, что будет дальше со всеми, кто имеет отношение к этой истории…

Чтобы кто-то пострадал.

– Я хотел попросить у тебя прощения, – сказал я наконец. – И сказать, что я с радостью готов пригласить тебя к себе.

– Мы опоздаем на работу, – ответила Альба, посмотрев на наручные часики.

– Знаю, все это звучит дико, но… только спать, договорились? Я никогда никого не водил в эту квартиру. Я перебрался туда после того, как овдовел, больше двух лет назад. Хочу, чтобы ты легла со мной в кровать и мы вместе поспали, хотя бы полчаса. Вот чего я действительно хочу, Альба. Ты для меня не трах, понимаешь?

– А ты понимаешь, как я рискую?

– Намного больше, чем я.

Альба помолчала, привалившись к стволу дерева.

– Идем, а то скоро рассветет, – сказала она наконец.

И мы снова побежали к моему дому, но в этот раз поднялись на третий этаж, и я даже не поцеловал ее и не взял за руку. Даже не раздел. В спальне я отвернулся и подождал, пока она разденется, а затем разделся сам. Когда понял, что она легла, тоже нырнул под простыню и обнял ее сзади. И мы уснули, тесно прижавшись друг к другу, пока будильник в моем телефоне не сообщил, что золотые минуты истекают.

Альба тихо оделась. По молчаливому согласию мы оба притворялись, что я все еще сплю. Одевшись, опустилась на колени на пол рядом с кроватью, повернула к себе мою голову и молча обняла. Затем заплела косу и ушла. Я задумчиво смотрел на вмятину в простыне, там, где только что лежало ее тело.

Уже очень давно я не видел возле себя этой вмятины.

Помню, в тот черный день я шел на работу с чувством облегчения: праздники заканчивались. Если преступник согласовывал свои зверства с важными датами виторианского календаря, после праздников Белой Богородицы ему пришлось бы ждать до осени, возможно, до «Фестиваля», который отмечался в первую неделю сентября, или до дня Богородицы Эстибалис [50] Богородица Эстибалис считается святой покровительницей провинции Алава. Церковь XII века, где хранится деревянная статуя Богородицы Эстибалис и младенца Христа, датируется XII веком. Богородица Эстибалис так почитаема в провинции Алава, что праздники в ее честь устраиваются дважды в год: ярмарка 1 мая и праздник 12 сентября. , 12-го числа того же месяца.

Всего на день дольше. Усиленное наблюдение за улицами, затем поиски Энеко Руиса де Гауны.

Нельзя сказать, что у нас с Эстибалис все было в порядке. Никто из нас толком не умел притворяться. Любоваться в течение всего рабочего дня физиономиями друг друга, на которых изображались упреки и недовольство, было слишком тяжелым испытанием для нашей дружбы.

На звонки Энеко не отвечал, однако Эсти категорически отказывалась подать заявление о его исчезновении. Во-первых, он исчез по своей воле – возможно, спрятался где-нибудь в деревне или в пещере. Во-вторых, потому, что моя напарница не хотела пугать его лишний раз, чтобы тем самым он обнаружил свое местопребывание.

Мой брат Герман позвонил мне с утра; в его голосе я сразу же уловил нотки беспокойства, которое он и не думал скрывать.

– Как ты вчера провел вечер, Герман? С кем-то встречался?

– Да, мы собрались всей компанией. Атмосфера была довольно странная; все только об одном и говорили, сам понимаешь. Зачем лишний раз тебе напоминать…

– Да, давай лучше о чем-нибудь другом. – Я отвел взгляд от экрана компьютера.

– Взял сегодня в офисе выходной, договорился пообедать с Мартиной в Спортклубе: пара жареных лепешек, чтобы поддержать традицию. Мартина еще не пришла – вчера она оставалась допоздна, ей хотелось напраздноваться до упаду, оттянуться как следует. Я звонил тебе; может, ты хочешь присоединиться и проглотить с нами по шашлычку и тортилье…

– Приятно знать, что ты обо мне заботишься, братец, – улыбнулся я, потягиваясь. – Но у меня сложный день. Может, завтра буду чуть посвободнее.

– Перестань, Унаи. Завтра праздники кончаются. Так вся жизнь пройдет стороной.

– И это говорит любитель встретить утро в кабинете…

– Хорошо, хорошо. Мое дело – предложить. Держись, увидимся в субботу в Вильяверде.

– До встречи в Вильяверде. Вкусной вам тортильи.

– Уж в ней-то мы знаем толк, – усмехнулся Герман и нажал отбой.

Было пять вечера, когда мы с Эстибалис направились на Дато. Последний парад блуз пользовался наибольшей популярностью: это был день гуарро [51] Последний день карнавальной недели Белой Богородицы, когда толпы одетых в блузы людей обсыпаются мукой. .

Звуки оркестра послышались ровно в назначенный час. Первая бригада, «Бересиак» [52] За каждой колонной шествующих закреплено свое название. , двинулась от Постас. Впереди ехал старый грузовик, оформленный по мотивам праздника; из него зрителей, следовавших за процессией по обе стороны улицы, щедро осыпали мукой.

В считаные минуты улица Дато наполнилась запорошенными мукой пешеходами, тротуар был покрыт белым. И не только тротуары: даже стволы магнолий и крепкие деревянные скамьи – и те были в муке.

Нам с Эсти пришлось делать усилие, чтобы не заразиться царящей беззаботностью. Мы знали, что вокруг прячутся агенты в форме и в штатском, следящие за самыми знаковыми местами города, отчасти чтобы успокоить нервозность горожан, которые при виде полицейских будут чувствовать себя на собственных улицах чуть более уверенно.

Телевидения и прессы тоже было больше обычного. Складывалось впечатление, что праздники Белой Богородицы внезапно заинтересовали всех поголовно; операторы и репортеры сновали туда-сюда со своими микрофонами, готовые взять интервью у любого, у кого имелось хоть какое-то собственное мнение – пусть даже нелепое или туманное – относительно личности убийцы. Улицы в центре города были заставлены микроавтобусами СМИ, которые парковались даже в неразрешенных местах, что предполагало дополнительную работу для подразделений безопасности дорожного движения.