Стейнар Браги - Ката

В десять автосалон открылся для клиентов. Ката купила себе в кафе горячий чай, села в машину и стала следить за Гардаром, который водил клиентов по салону.

К вечеру, незадолго до закрытия, она снова приехала в «Скейву» и проследила за Гардаром по дороге к нему домой. Машину он припарковал не на той же улице, на которой жил. Ката немного поездила по округе и остановила свою машину там же, где и раньше: в месте, откуда просматривался дом. Заглушила двигатель, поднесла к уху телефон, чтобы казалось, будто она занята разговором, но не спускала глаз с Гардара, который быстро влетел в двери своего жилища.

Как и прежде, этажом выше все было безжизненно, и в квартире Гардара виднелся лишь тусклый огонек.

Когда стрелка часов подходила к восьми, он вышел из дому, и Ката проследовала за ним до Лаунгхольтской церкви. Гардар вошел в церковь вместе с еще десятью – пятнадцатью людьми, все ближе к пожилому возрасту.

Снова проследовав за ним до дома, Ката позвонила Соулей и спросила, что Гардар делал в церкви. «Ведь никаких объявлений о мессах в этом часу не было».

– Наверное, собрание анонимных алкоголиков, – сказала Соулей. – Они в восемь.

– В церквях?

– Некоторым так хочется. По мне, так они совсем трёхнутые. Вот как Гардар. Теперь ему, видите ли, прощение подавай… А еще он там прячется. Потому что не хочет ни на кого нарваться на таких собраниях, куда ходят люди помоложе.

– А может, он ходит туда просто потому, что туда ему из дому ближе?

– Исключено. Он просто по-другому не смеет.

В следующие дни Ката следила за Гардаром только в обеденный перерыв и после работы. Каждый раз через день она брала ключи от «Яриса» Кольбрун и следила из него. Вечерами Гардар в основном сидел дома, если только не уходил на собрания. В отличие от Бьёртна, старого дружка, его было удивительно легко упустить из виду на улице, даже при том, что он был выше и крепче других мужчин. Но манера держать себя у него была скромная, боязливая; ходил он, всегда опустив голову, хотя иногда вскидывал ее, чтобы проверить, не подкарауливают ли его бывшие друзья. Одежда у него была опрятная, подходящая для его рода занятий: серый или коричневый костюм, белые рубашки, иногда пальто. Со временем Кате начало казаться, будто она жалеет его. Она так и видела этот холод во всей его жизни: ему никогда не давали пощады, родителям было на него наплевать, образования он не получил, пережил травмы – но сколько людей прошло через все то же самое, а чужие жизни при этом не губят! Он так смешно выглядел со своим крошечным оружием в кармане, отрывистыми движениями и глазами навыкате – которые видели, как умирает ее дочь. За рулем он вел себя вежливо, ездил не слишком быстро и не слишком медленно, на обгон шел из левого ряда, поворотник включать не забывал, машины, выезжающие с боковых подъездов, пропускал. Приехав на работу, всегда парковался в одном и том же месте прямо перед салоном – и это единственное, что в нем напоминало Бьёртна: система , – но ему явно всего лишь хотелось, чтобы машина была поблизости, на тот случай, если ему придется удирать. Если клиентов не было, он сидел за столом в конце салона, неуклюже склонившись над компьютером и строча на клавиатуре, щурил глаза, словно был близоруким. В обеденный перерыв иногда выходил вместе с коллегой – молодым толстяком – в закусочную в «Скейве» или в супермаркет «Хагкёйп», где брал коробку суши или выбирал себе что-нибудь в отделе готовых блюд и раскладывал в пластиковые контейнеры.

Ката понятия не имела, что Гардар делал дома по вечерам. Когда он был у себя, она не решалась подойти к дому близко, но однажды, пока он был на работе, заглянула в его окно: в гостиной у него был диван, плоскоэкранник и плакат с рекламой какого-то фильма-боевика; в спальне виднелся угол двуспальной кровати и какой-то боксерской груши, свисавшей с потолка в ее изножье. Окна были закрыты, на всех них были свежие наклейки «Секуритас», а на входной двери два замка, один из них – врезанный недавно.

В первую неделю, покуда Ката следила за ним, Гардар сходил на собрание анонимных алкоголиков четыре раза: два раза в Лаунгхольтскую церковь, и по одному разу – в Бустадскую и на Хаутейг. В следующую неделю на собрании в Лаунгхольтской церкви с ним завязала разговор невероятно милая блондинка: глаза большие, круглые, губы пухлые и броско накрашенные, – и в итоге он подвез ее с собрания. Они расстались на улице Баурюгата, и когда его машина скрылась из виду, блондинка достала телефон и со смехом стала разговаривать по нему, направляясь в свое жилище на Фрамнесвег. В следующий раз, когда они встретились на собрании, блондинка пригласила его с собой в кафе напротив. Гардар отказался: сказал, что занят, но готов пойти туда на следующей неделе. Девушка сказала, что ее зовут Сюнна; она смеялась над его натянутыми, слегка робкими шутками, они рассказывали друг другу истории из своей жизни и делали из них выводы. Сюнна призналась, что, кроме общества анонимных алкоголиков, она еще состоит в обществе анонимных нимфоманов, и Гардара это заинтересовало: раньше он о таком не слышал.

В следующие дни они дважды встречались на собраниях, снова ходили в кафе, и Сюнна рассказала ему о своем неутолимом влечении к сексу, сдерживать которое трудно – совсем как влечение к алкоголю. Сказав это, она заказала пиво, а Гардар заявил, что вынужден (чего не скажешь о других наркоманах) беречь свои органы чувств, и рассказал, что сидел в тюрьме и что его сильно избили друзья его друзей, «с которыми он вместе употреблял». Сюнна спросила, чем он провинился перед ними, но Гардар не стал отвечать. Сейчас, ведя трезвый образ жизни, он казался совершенно сбитым с панталыку, путал понятия, жаждал «высшей силы», словно наркоман – дозы, но все никак не мог ее найти и выработал в себе смирение в смысле «подчиненность». Казалось, главной силой, управлявшей его жизнью, был страх, словно он каждую секунду боялся попасть в окружение людей, желающих ему зла; в его взгляде сквозила недоверчивость, бдительность, испуг и алчность. Он не пил уже полгода; вскоре после заключения в тюрьму на Квиабриггья у него случился какой-то нервный срыв, но после этого ему была оказана поддержка, и в тюрьме он стал ходить на собрания анонимных алкоголиков и анонимных наркоманов. О своей жизни «в преступном мире» он обычно не молчал, но так никому и не рассказывал, что же произошло между ним и его товарищами. Они с Сюнной подробнее обсудили ее сексуальное отклонение (она сказала, что оно родственно эксгибиционизму) и ее отвращение к прикосновениям, за исключением ситуаций после прелюдии, когда она привязывала мужчин к кровати и дразнила их. На следующий вечер они договорились встретиться в ресторане на Бустадавег.