Александр Райн - Тюрьма мертвых [litres]

– Эй! Охрана! Охра-а-на! – Я орал что есть мочи, точнее, громко хрипел, добивая уже сорванный голос.

Увы, на мой зов никто не отвечал, и подхваченный сквозняком голос засасывало в туннель, где он в итоге замолкал. Мне показалось, что в коридоре замаячила тень.

Не желая оставаться здесь ни секунды, я запрыгнул в вагонетку и начал тыкать все кнопки наобум. Вагонетка отреагировала моментально. Поручни с шипением опустились, ударив мне по предплечью, и маленький состав подался вперед, набирая скорость.

Обернулся я, лишь когда мы въезжали в туннель. На платформе стоял Максим, он смотрел мне вслед; кажется, я заметил довольную ухмылку в уголках его рта.

Вагонетка несла меня сквозь закрытый стенами город с обитающими здесь не по своей воле жителями. Она ехала долго, не желая сбавлять скорость.

«И куда меня, черт возьми, несет? Доберусь до первого же телефона и наберу инженеру, потребую, чтобы он лично за мной приехал, а когда появится, пошлю его на хрен с его работой и тюрьмой».

Туннель за туннелем, я выезжал, проносился через открытые участки с платформами и камерами со всех сторон, снова въезжал в туннель. Иногда я замечал огромные цифры на стенах, но это были не просто цифры, я сразу понял, что это были года: 2005, 1997, 1985, 1940. Но были не только цифры, также попадались надписи, правда, они были написаны на незнакомом мне языке: Furtum, Avaritia.

Проезжая мимо очередного сектора, я увидел ту же надпись, что была вышита на кителе Максима: Occisio. Эти странные слова ни о чем мне не говорили, я лишь предположил, что это названия тюремных участков. Перед глазами невольно возникла дверь, через которую я попадал в тюрьму, текст явно был написан тем же языком.

На очередном перекрестке мы свернули направо, и вагонетка начала сбавлять ход. Впереди показалась платформа. Вагонетка точно знала, где ей тормозить, а значит, вся железнодорожная система тюрьмы была полностью автоматизированной, и это было потрясающе. Вагонетки работали как часы, кажется, я ни разу не видел, чтобы они столкнулись, стоит отдать должное чуду инженерии.

Я оказался в очередном общем крыле. Здесь камеры снова шли в несколько рядов и поднимались к потолку. Я заметил охранника, спускавшегося по лестнице со второго яруса, и решил, что медлить нельзя. Перескочив через дверцу, я побежал ему навстречу, оставив пруток внутри.

– Эй, уважаемый! – окрикнул я лысого громилу.

Тот, завидев меня, буквально слетел с лестницы и побежал в мою сторону, с таким видом будто собирается сбить меня с ног.

– Эй, эй потише! – крикнул я, видя, что человек усиливает свой темп.

В руках его что-то блеснуло, кажется, это была металлическая палка, он замахнулся ею.

Я никак не мог понять, в чем дело, и еле успел отпрыгнуть в сторону, когда этот безумный кретин попытался нанести мне удар.

– Ты что, ублюдок, делаешь! – Но охранник и не думал останавливаться.

– Что, вашу мать, происходит, какого хрена вы на меня все набрасываетесь?!

Верзила никак не реагировал на мои слова, он пробубнил что-то себе под нос, и тут я заметил, как изо всех щелей, словно тараканы, повылезали люди в черных костюмах, вооруженные блестящими штырями.

– Стойте, стойте, я сварщик, сварщик! Позвоните Сергею Ивановичу, пож… – я не успел договорить, потому что мне прилетело сзади по затылку.

Все вокруг исчезло, провалилось в темноту. Где-то вдалеке мелькали малоразличимые образы, я словно находился глубоко под водой, куда свет еле протягивал свои лучи. Здесь было очень спокойно, я ничего не чувствовал, ни о чем не думал, недавние волнения и переживания словно растворились в этой спокойной, недвижимой воде.

Вдруг мне показалось, что там, на поверхности, за мутным экраном, появилось что-то знакомое, силуэт, он кого-то напоминал мне. Приглядевшись, я узнал в нем Алину. Конечно, из-за нечеткости картинки я не мог сказать со стопроцентной уверенностью, но голос внутри меня говорил, что это моя жена.

Я словно был зрителем в кино, наблюдал за происходящим. Она сидела за столом, немного сгорбившись и закрыв лицо ладонями, перед ней лежал какой-то листок бумаги, кажется, она плакала. Я пытался кричать, махал руками, но все было тщетно. Стоило мне открыть рот, как в него тут же заливалась вода, и я захлебывался. От размахиваний руками толку было мало, поэтому я бросил эти бесполезные попытки. Алина начала растворяться; вместо нее, словно в замедленной съемке, собиралась более четкая картинка реальности, а вместе с ней возвращались и все ощущения, в том числе и боль, которой раньше не было.

Спина чувствовала себя некомфортно, ей было жестко и холодно, виной тому был бетонный пол, на котором разложились мои кости. Впервые в жизни я чувствовал сильную головную боль, которую не сравнить даже с той, из детства, когда я получил качелями по затылку.

Первое, что я увидел, был низкий давящий потолок. Я повернул голову вправо – каменная стена и металлическая решетка, повернул влево – деревянная кровать и снова решетка.

«Не может быть!»

Я резко приподнялся, из-за чего по голове и всему телу проскочила жуткая пульсирующая боль.

«Нет… Нет-нет-нет-нет! Черт! Не может этого быть!»

Немного неуверенно я начал подниматься на ноги. Меня подташнивало, кажется, я отхватил сотрясение. Выпрямившись в полный рост, я подошел к металлической решетке, один в один как те, что я варил, но на этот раз я был по другую ее сторону. Как и везде – гробовая удушливая тишина, заполняющая собой каждый миллиметр пространства.

Кажется, это была одна из общих камер, находившаяся на втором или третьем ярусе.

– Эй! – попытался крикнуть я неокрепшим голосом, который больше походил на осипший стон старика. – Эй, а ну быстро меня выпустили! Вы что, совсем охренели?!

Откуда-то сбоку раздался тихий завывающий козлячий голосок:

– Слы-ы-ышь, псих, ты бы лучше заткнулся, пока мо-о-ожешь, псих.

– Пошел ты знаешь куда, – гавкнул я в ответ, не желая выслушивать советы, в которых я не нуждался.

– Ну как хо-о-о-чешь, псих. В одиночке из тебя тако-о-ой фарш сделают, что лет пятьсот будешь выть от боли, псих.

– Я здесь не должен быть, в отличие от вас, уродов! – Я был в ярости, в такой сильной, что раскаленные слова, точно молнии, вылетали из моего рта без всяких стеснений.

– О-о, так у нас очередной невино-о-о-вный. – Человек говорил очень тихо и однотонно, но ядовитую ноту сарказма я слышал отчетливо.

– Да, невиновный, – процедил я злобно сквозь зубы.

– А что тогда у тебя на рубашонке-то написано, псих?

– Хватит меня психом называть! Какой ру…?

Я посмотрел на робу, висящую на моих плечах, – это был китель Максима, который я примерял перед тем, как все случилось.

– Да это даже не моя одежда!