Карен Макманус - Один из нас – следующий

Мамы нет дома – очередное собрание в «Голден рингс» по поводу очередной свадьбы. На кухонном острове записка: Эмма опять приболела. Оуэн поужинал. Для тебя в холодильнике кое-что осталось. Проверь, чтобы Оуэн сделал уроки.

Я со вздохом откладываю записку в сторону. Уверяя друзей, что не собираюсь рассказывать маме о произошедшем в «Контиго» и в Каллахан-парке, я ничуть не кривила душой. И все же в глубине души я устала ощущать себя своим собственным родителем. Понимаю: мама не виновата в этом, она старается как может. Но я с болью вспоминаю, как в детстве забиралась к ней на колени и вываливала все свои проблемы. И мне становилось так легко !

Впрочем, в том возрасте и проблемы были другого масштаба. Сломанные игрушки, разбитые коленки… Сейчас, решись я объяснить маме, что произошло в последние полтора месяца моей жизни, даже и не сообразила бы, с чего начать. А что творится в жизни Эммы, вообще не представляю. Ясно одно: сестре тоже некому довериться.

Мы перестали быть друг для друга близкими людьми.

В квартире тишина. Слышно только негромкое гудение посудомоечной машины, да из комнаты Оуэна доносятся приглушенные звуки – брат опять погружен в видеоигру. Преимущество этой квартиры перед нашим прежним домом одно: посудомойка в исправном состоянии. Обычно мы мыли посуду вручную, а в посудомойку ставили уже чистой, и папа всегда находил это забавным. Несколько раз он пытался исправить ситуацию, но против посудомойки даже его золотые руки оказались бессильны. В последний раз все закончилось тем, что прорвало трубу в туалете цокольного этажа.

– Может, проще новую купить? – спросила я, помогая пристроить под трубу пластиковое ведро, чтобы вода не стекала на пол. Тогда я не задавалась вопросом, сколько это стоит. Мне было все равно – что новые кроссовки, что новая посудомоечная машина.

– Ни в коем случае! – с азартом воскликнул папа. – Мы с посудомойкой решили поспорить, кто сильнее. И однажды я одержу победу в этой схватке.

Теперь я понимаю – мы просто не могли себе позволить ее купить. А после папиной смерти вдруг оказалось, что мы можем позволить себе все . Мама устроила поездку в Диснейленд, хотя, за исключением Оуэна, мы уже выросли из подобных развлечений. Целый день она водила нас от одного аттракциона к другому, а ночью, в номере отеля, плакала в подушку. Мама купила нам кучу одежды и крутые телефоны, себе – новую машину, а старую отдала Эмме и мне. Все было красивым, блестящим и не очень-то и нужным… Мы и не заметили, как это время закончилось.

Я щелкаю пальцем по корпусу нашей бесшумной и экономичной посудомойки. Ненавижу ее!

Есть не хочется. Лучше сначала исполнить новый ритуал: проверить мамины запасы спиртного. Я открываю шкаф рядом с кухонной раковиной. Вчера вечером оставалась бутылка текилы, сегодня ее уже нет. Странно, мама до сих пор не замечает, что происходит с Эммой. Впрочем, мы давно привыкли к ее ответственности и правильности. Не живи я с ней в одной комнате, тоже до сих пор ничего бы не знала. А сейчас, когда я направляюсь в спальню, меня заранее тошнит от нехороших предчувствий.

Надеюсь, конец этой истории близок. Уничтожив мамины запасы алкоголя, моя сестра, интроверт и пуританка, вряд ли найдет другую возможность приобрести спиртное.

Я с толкаю дверь в комнату, и первое, что меня поражает – это звуки. Свистящие и булькающие.

– Эмма? Что с тобой?

Сестра лежит на кровати, судорожно подергиваясь. До меня доходит – она задыхается! Глаза закрыты, губы посинели. И я с ужасом вижу, как тело начинает извиваться в конвульсиях.

– Эмма! Эмма, нет! – в отчаянии выкрикиваю я и бросаюсь к сестре, едва не споткнувшись о пустую бутылку текилы. Схватив Эмму за плечи, переворачиваю ее на бок. Бульканье не утихает, теперь к нему добавляются хрипы. – Эмма!

Я в панике вновь перекатываю ее на спину. Тело сестры содрогается, и ее начинает рвать прямо на постель. Моей футболке тоже достается.

– Фиби! – Оуэн просовывает голову в дверь. – Что случилось? – Он видит Эмму и застывает с разинутым ртом. – С ней что-то не так?

Эмма еще раз извергает из себя струю блевотины и безвольно валится на постель. Я приподнимаю ей голову и подкладываю подушку, чтобы не дать захлебнуться.

– Возьми мой телефон. На кухонном острове. Набери девять один один. Назови адрес и скажи – у нас алкогольное отравление. Немедленно! – выкрикиваю я, видя, что Оуэн не двигается с места. Брат стрелой вылетает из комнаты. Я отгибаю край простыни, пытаюсь вытереть Эмме рот и только теперь чувствую кислую вонь. Моя футболка спереди вся промокла. Меня саму едва не выворачивает.

– Как ты могла дойти до такого? – шепчу я.

Грудь Эммы медленно приподнимается и вновь опадает. Губы по-прежнему синие. Я беру ее запястье и ищу пульс под липкой кожей. Он прощупывается с трудом, особенно по сравнению с моим бешено колотящимся сердцем.

В спальню возвращается Оуэн, держа трубку у уха.

– Женщина сказала, сейчас приедут, – докладывает он, с испугом разглядывая безвольно распростертое на постели тело Эммы. – А почему отравление? – спрашивает он дрожащим голосом. – Кто ее отравил?

– Никто, – цежу я сквозь зубы. Хотя это не совсем так. Пусть я представить себе не могу, кто или что отравляло ее разум в последние недели, но начинаю сомневаться в причастности Дерека. Эмма сумела не покатиться по наклонной сразу после того, как обнаружилось, что я спала с ним, так неужели она готова убить себя из-за нескольких сообщений в «Инстаграме», оставленных без ответа? Должна быть какая-то другая причина.

– Дай сюда телефон! – протягиваю я руку к Оуэну. – Алло! Помогите, я не знаю, что делать! Перевернула сестру на бок, ее стошнило, и она больше не захлебывается, однако лежит без движения. Дышит с трудом. Я не могу больше, я не знаю…

– Не волнуйся, девочка, ты все сделала правильно. Слушай внимательно. – Женский голос на другом конце линии звучит твердо, но успокаивающе: – «Скорая» уже в пути. Я задам тебе несколько вопросов, и мы решим, что предпринять, пока врачи не подъедут. Ты не одна. Все будет хорошо.

– Хорошо, – повторяю я. По щекам катятся слезы, и я делаю вдох, чтобы удержать их, пытаясь сосредоточиться на голосе женщины, а в голове продолжают циркулировать все те же два вопроса:

Как ты могла дойти до такого?

Кто ее отравил?

Пятница, 27 марта

Бронвин заключает меня в объятия так крепко, что сейчас раздавит – причем раздавит максимально нежно.

Сегодня пятница, и я вернулась из школы всего полчаса назад. Бронвин, примчавшаяся из аэропорта на такси, тут же бросается обнимать меня, а я в это время прижимаю к уху телефон, пытаясь понять, что мне говорит Фиби.