Хелене Флод - Терапевт

Теперь, когда мы оба — взрослые люди, папа не забывает спросить, как у меня дела. Вот только забывает выслушать ответ, который должен уложиться в коротенький промежуток времени. То, что мне нужно сказать, я должна втиснуть ровно в этот интервал. Проходит пара минут, и его мысли перескакивают на другое. Я знаю это. И не страдаю. Папа есть папа. Он достиг того возраста, когда человека уже не изменишь. Сейчас его очки лежат на письменном столе, но на переносице у него еще виден их бледно-розовый отпечаток. Вот папа посмотрел на меня, показывая этим взглядом, что передает слово мне, что он весь внимание, и я набираюсь мужества, чтобы произнести слова: Сигурд умер . Покончить с этим. Потом пусть говорит, что хочет.

В старших классах школы я одно время пыталась рассказывать ему о том, что со мной происходит. О подругах, которые уезжали на дачу, а меня с собой не звали. Приходила к нему, когда мне не спалось из-за того, что парень, в которого я была влюблена, встречается с другой девочкой. Но от разговоров с папой мне становилось только хуже. «Да что ты, правда? — говорил он. — Ну-ну, все образуется». Часто отвечал настолько невпопад, что становилось понятно: он вообще не слушает. Занят своими мыслями. Наверняка думает, что все мои страдания — очередная подростковая трагедия, которая сама рассосется… Конечно, так оно и было. Но всякий раз я чувствовала себя такой дурой: ничему-то я не учусь… Всякий раз думаю, что теперь на самом деле важно.

Когда бабушка неожиданно упала и умерла у себя в Хюсебю-скуге, отец решил взять нас с Анникой в круиз. Не спросив нас, просто купил билеты. Три недели в Карибском море. Самолет отправлялся из Осло на следующий день после похорон; наверняка пришлось заплатить целое состояние. Анника была на сносях и заявила, что не поедет ни за что на свете. Поехали мы с папой. Мне круиз тоже пришелся некстати. На носу были экзамены, и почти всю поездку я просидела в шезлонге на палубе, пристроив на коленках экзаменационные материалы. Когда приходило время спать, вспоминала о бабушке, вертелась в постели. Папа тоже спал плохо, исходил корабль вдоль и поперек. Он был очень привязан к своей матери. Не задумывался о том, что может потерять ее, что это случится так внезапно. Бродил туда-сюда, не мог успокоиться. Ему бы в лес или в горы, где его ничто не сковывало… Должно быть, ему было тошно на корабле. Поехал он только ради меня. Думал, наверное, что отдых поможет нам с Анникой пережить горе. Потратил свои накопления на поездку, которая, собственно, оказалась не нужна ни нам, ни ему.

Нельзя сказать, что он не интересуется мной. Но я не знаю, чего от него ждать. И что мне от него надо, тоже не знаю. А я только что потеряла Сигурда, мои силы на исходе…

И я говорю:

— Все хорошо.

А он спрашивает:

— Да? И на работе, и вообще? И с Сигурдом?

И я отвечаю:

— Работаю себе; а ты как, папа?

Секунду отец смотрит на меня испытующе, словно собирается выспрашивать дальше, и мне кажется, что он видит меня насквозь; придется объясняться. Но он, снова улыбнувшись, говорит:

— Да знаешь, и я так же, работаю себе…

Какая теплая у него улыбка. Она навевает на меня воспоминания о сказках у камина, возвращает детскую уверенность в своей неуязвимости, когда папа рядом. Я испытываю невероятное облегчение. Я пришла, чтобы рассказать ему. Теперь не придется.

— А правда, как дела? — спрашиваю я.

— Да вот, обновил лыжню, — говорит он и добавляет с детской гордостью: — На прошлой неделе я каждый день катался. Еду на машине до Сёркедала, а там снега хватает.

Я откидываюсь на спинку кресла; меня тянет прижаться к ней щекой, как я делала в детстве.

— Ты какие-нибудь хорошие книги читал последнее время? — спрашиваю.

Папа выпрямляется на стуле. Он читал Уэльбека [5] Мишель Уэльбек (наст. фам. Тома, р. 1956) — французский писатель, поэт. .

— Там много всего намешано, — комментирует он. — Мрачно, не без того, но при этом, Сара, я считаю, что, глядя на мир из мрака, можно многое узнать. Вот что главное. Надо только потом выбраться из этого мрака, не оставаться там.

Я читала Оксанен [6] Софи Оксанен (р. 1977) — финская писательница, публицист, феминистка, участница ЛГБТ-движения. .

— Почитай, стоит того, — говорю я. — Интересно, что ты о ней скажешь. И кстати, о мраке: я думаю, тебе понравится.

Так мы беседуем о главном в жизни: о любви, смерти, боли, безысходности. Если великие писатели об этом писали, то и мы с папой можем об этом поговорить. Решив ничего не рассказывать о Сигурде, я чувствую облегчение: я ведь так благородно поступила. Смеюсь, слушая папины рассуждения, шучу с ним: да уж, непросто потом выбираться из мрака; вот тогда-то и вспоминают о нас, психологах. Он рассказывает о своей книге; я слушаю, откинувшись на спинку кресла. От камина веет теплом. Я чуть ли не физически ощущаю вкус какао тех времен, когда папа удостаивал меня недолгой аудиенции; закрываю глаза и наслаждаюсь мгновением полного покоя.

По пути к метро меня настигает мысль, что я еще пожалею об этом. Ведь теперь мне придется рассказать ему о случившемся в другой раз.

Возвращаясь, издали вижу наш дом на Конгле-вейен, пристроившийся на вершине склона. Облачно, уже стемнело. Перед домом стоит машина полиции, а в саду попой кверху маячит женщина в полицейской форме. Услышав мои шаги по гравию, она оборачивается, и я узнаю Фредли, рыжую северянку, которая присутствовала на первой встрече с Гюндерсеном в моем кабинете. Я машу ей рукой, она машет мне в ответ.

Вхожу на кухню, и как-то разом на меня наваливается усталость. Сегодня ночью почти не спала после трех. Я вообще очень плохо сплю с того времени, как пропал Сигурд. Какой уж тут сон, если дома я не чувствую себя в безопасности…

Зато теперь у дома стоит машина полиции. И Фредли в саду. Безопасность так безопасность. В спальню я поднимаюсь словно в трансе, вваливаюсь в комнату и падаю на кровать, на одеяло Сигурда.

Конкурс носил название «Новые горизонты», а задание состояло в том, чтобы спроектировать новый дом культуры для поселка на западе страны. Муниципалитет выделил кучу денег, предоставив участникам полную творческую свободу, и Сигурд, только что выпустившийся, безработный и голодный, ухватился за такую возможность. Вся наша квартира была завалена эскизами; Сигурд до ночи не выходил из гостевой комнаты, сновал челноком между компьютером и кульманом.

— Большие площади, — говорил он. — Открытые пространства, вид из окна.

— Как здорово, — говорила я.

Шли дни и ночи, появлялись новые идеи. Я возвращалась с работы по улице Фугта на Турсхове. Вошла в подъезд, поднялась на площадку купленной нами квартиры, отперла дверь. Внутри было надышано, пахло остывшим кофе.