Альбина Нури - Узел смерти

Перед ними лежала худенькая до прозрачности девушка-ребенок. Трогательная, беззащитная. Мертвая.

«Я убил ее. А что, если и маму тоже? – отстраненно, почти невозмутимо подумал Чак. – Может, это не Тася сошла с ума, а я?»

Голова разламывалась. Сознание раздваивалось. Он больше ни в чем не был уверен.

Когда на него надевали наручники, когда выводили из квартиры, усаживали в машину, Чак все пытался сообразить, было ли то, о чем он рассказывал Сереге, то, что творилось в их квартире, на самом деле?

Или им с мамой все только мерещилось?

Или, хуже того, мерещилось ему одному, а всего, что, якобы, говорила и делала мама, не было и быть не могло? Может ли случиться, что он напридумывал всякого? Что видел и слышал искаженные больным рассудком вещи?

Сидя в машине, Чак видел толпу людей. Соседи, знакомые и незнакомые люди стояли группами, переговаривались, качали головами. Какая-то женщина (« Знаю я ее или нет ?») плакала навзрыд.

На дворе была ночь, но в искусственном свете, который проливали фонари, Чак разглядел среди собравшихся Серого и его родителей. Друг тоже смотрел в его сторону, и на миг их взгляды скрестились. В глазах Сереги читался ужас: прыгал в светло-серых глазах трусливым зайцем, трясся мелко, как малиновое желе на блюдечке.

«Ему-то чего бояться? – вяло подумал Чак. – Думает, я выскочу из машины и его тоже придушу?»

Он отвернулся, опустил голову. Убийца, сумасшедший убийца собственной матери и сестры – вот кто он для всех с этой ночи. И неважно, правда это или нет.

В толпу ворвался еще один человек. Чак узнал тренера Ивана Игоревича. Он был в футболке и тренировочных штанах, как будто вернулся с пробежки. Иван Игоревич спрашивал о чем-то, что-то громко говорил – Чак не слышал, что именно. Он хотел понять, что могло случиться, и при этом на лице тренера не было страха и отвращения. Он был потрясен, это правда, но не вынес заранее обвинительного приговора, как все остальные.

Иван Игоревич был на его стороне, Чак чувствовал. И впервые за эту самую страшную в его настоящей и будущей жизни ночь он понял, что есть еще надежда. Сквозь окружавший Чака непроглядный мрак пробился робкий луч света, и на душе немного потеплело.

Жара, которая накрыла город недели три назад, все никак не желала смениться прохладой, несмотря на ежедневные прогнозы синоптиков. Зной упрямо держался, не сдавая позиций, цепляясь горячечными лапами за истрескавшуюся землю, пожухшую листву и плавящийся на жаре асфальт.

Но все же с сегодняшнего утра стало понятно, что перемены близки: в воздухе разлилась душная, влажная истома, и его, казалось, можно было выжать, как мокрую тряпку. Когда Миша в седьмом часу снова вышел (точнее, выбежал) из дому, наконец-то полил дождь.

Первые робкие дождевые капли осторожно касались раскалённых крыш домов и машин, словно бы пробовали свои силы, тут же превращаясь в пар, поэтому в первые минуты город окутала легкая полупрозрачная дымка. Но, по мере того, как ливень усиливался, окружающий мир все больше раскрывался ему навстречу, притягивая влагу, жадно ловя ее и страстно призывая. Становилось все холоднее, былой зной теперь уже казался неправдой, дождевые струи смывали его вместе с городской пылью и копотью, а само воспоминание о нем постепенно меркло, превращаясь в мираж.

Люди попрятались по домам, а те, кого непогода застала на улице, безуспешно пытались отгородиться от дождя разноцветными зонтиками, которые ветер рвал из рук, выламывая тонкие спицы. Миша вымок до нитки, пока бежал к машине и открывал дверцу. Зонт он позабыл дома, даже и не подумал посмотреть в окно, ошарашенный тем, что сказал ему Роман, а возвращаться, конечно же, не стал.

Тревога гнала Мишу, толкала в спину, и, хотя он понимал, что полчаса или час ничего не решат, ничего не мог с собой поделать.

– Разве он не в командировке в Нижнем Новгороде? – спросил Михаил, понимая уже, что Илья солгал.

Если бы он дал себе труд задуматься, то понял бы это уже тогда, когда они говорили по телефону. Ведь было что-то ненормальное в той торопливости, с которой Илья повесил трубку, в нервных, немного виноватых интонациях, в том, как друг настойчиво подчеркнул: звонить ему не стоит.

Никогда, никогда он себя так не вел! И в поездках, и в отпуске они всегда были на связи – прежде Илюхе в голову бы не пришло отговаривать Мишу его искать. Что же до виноватой поспешности, то теперь все стало яснее ясного: врать Илья никогда не умел, и уж тем более не обманывал лучшего друга. Потому и мучился совестью.

– Значит, вот что он тебе сказал, – беспокойство в голосе Романа обозначилось еще четче. – Интересно.

– А что он сказал вам?

– Что ему нужен отпуск по семейным обстоятельствам. Материалы Илья в номер сдал, так что главред не возражал. Да и вообще не стал бы отказывать: он же, знаешь, в Илье души не чает. Спросил, не надо ли чего, может, помощь какая-то. Илья отказался. Мы ему не звонили, не беспокоили. А в понедельник номер в типографию сдали, вчера планерка была. Илья ни за что бы ее не пропустил. Но он так и не пришел.

И не только не явился, все больше волнуясь, говорил Роман, но даже не позвонил, не предупредил! А это на Илью, с его гиперответственностью, совершенно не похоже. Кстати, телефон не доступен второй день… Миша, поговорив с Романом, на всякий случай тоже набрал номер Ильи, послушал прохладный механический голос оператора.

Теперь Миша ехал к Илье домой, на съемную квартиру, молясь, чтобы с ним все было нормально. Ругал себя, на чем свет стоит: знал же, знал, что-то не так! Но нет, не вытряс из Илюхи, что с ним происходит! Он запрещал себе думать о самом плохом (этого не может быть, потому что не может быть никогда!), стараясь сосредоточиться на дороге и на том, что станет делать, если Ильи дома не окажется.

Он был уверен, что так и будет – и, действительно, однокомнатная квартирка на улице Карбышева, в нескольких кварталах от участка, где работал Михаил, оказалась пуста.

Миша снова и снова нажимал на кнопки, домофон послушно пиликал, но Илья не отвечал, дверь не открывалась. Тогда он набрал номер соседней квартиры. Когда трубка отозвалась детским голоском, Михаил строго сказал, что он из полиции и потребовал открыть дверь.

Но и это оказалось бесполезно: похоже, в квартире никого не было. Михаил припал к двери ухом, прислушался, но так ничего и не услышал.

Где же Илья может быть? Возможно, его мать что-то знает. Ехать к ней желания не было, но выбора не оставалось. Миша снова вышел под дождь, который, похоже, и не думал заканчиваться.

Ехать пришлось обратно в Старый город. Путь с одного конца Быстрорецка до другого неблизкий: все же огромный мегаполис, город-миллионник. Повезло еще, что поток машин почти иссяк – большинство людей уже вернулось с работы домой, час-пик закончился, а желающих отправиться в поездку по такой погоде было немного.