Тесс Герритсен - Призрак ночи

Я ставлю грязную посуду в мойку и открываю ноутбук, чтобы продолжить работу над девятой главой «Капитанского стола» – «Жемчужины моря». Можно ли написать нечто новое о ракообразных? Я вынимаю свои записи, сделанные в прошлую субботу, во время экскурсии на борту «Ленивой девчонки». Вспоминаю запах дизеля, крики чаек, которые закружились над головой, когда судно поравнялось с первой сетью для омаров. Капитан Энди лебедкой поднял из воды свою западню, и она со стуком упала на палубу. В сети были омары – зеленые и блестящие. Надо сказать, гладкие панцири и ножки, как у насекомых, вызывают совсем неаппетитную ассоциацию с тараканами. Омары настоящие каннибалы, как пояснил капитан, и в замкнутом пространстве поедают друг друга. Именно это варварство и заставляет омароловов связывать им клешни. Живого щелкающего омара вряд ли можно назвать симпатичным, однако кипяток превращает это зеленое «насекомое» в нежное, сочное мясо. Я вспоминаю все способы приготовления, которые я опробовала. Со сливочным маслом. Под майонезом на поджаренной булочке. Стир-фрай по-китайски, с чесноком и соусом из черной фасоли. Тушение в сливках и шерри.

Я принимаюсь за оду омарам. Они не входили в рацион капитанов – те считали их блюдом для нищих, – омаров ели посудомойки и садовники. Я пишу о том, как бедняки готовили их: тушили с кукурузой и картофелем или просто варили в соленой воде, чтобы положить в обеденный судок. Несмотря на свой сытный завтрак, я снова проголодалась, но продолжаю писать. Когда я в конце концов смотрю на часы, то с удивлением обнаруживаю, что они показывают шесть вечера.

Коктейльный час.

Я сохраняю новые страницы и вознаграждаю себя за тяжелый труд, откупорив бутылочку хорошего каберне. Всего один или два бокала, обещаю я себе. Пробка издает мелодичный «чпок», и я, словно собака Павлова, уже исхожу слюной – так вожделею эту первую дозу алкоголя. Делаю глоток и вздыхаю от удовольствия. Да, вино очень хорошее, насыщенное и плотное. Что же приготовить, чтобы еда подходила к нему?

Мой ноутбук звякает, сообщая, что пришло новое письмо. Я вижу имя отправителя – и все; мысли об ужине и работе над «Капитанским столом» меня покидают. Аппетит пропадает, и в желудке воцаряется мучительное чувство пустоты.

Письмо от Люси.

Это четвертое письмо на этой неделе, мои же ответы – если, конечно, я отвечаю ей – весьма отрывочны: «У меня все в порядке, я просто занята». Или: «Напишу подробнее в следующий раз». В теме нового письма стоят всего три слова: «Помнишь этот день?»

Я не хочу открывать сообщение, опасаясь, что меня неизбежно охватит приступ вины, но рука сама тянется к мышке. Я щелкаю по кнопке, и пальцы немеют. Экран заполняет фотография.

Наша с Люси старая фотография, сделанная в тот далекий год, когда мне было десять, а ей двенадцать. На обеих купальники, и своими длинными тощими руками мы обнимаем друг друга за обнаженные загорелые плечи. Мы улыбаемся, а за нашими спинами поблескивает озеро, яркое, словно серебро. Да, я прекрасно помню этот день. Бабушкин домик у озера. Жаркий, подернутый дымкой послеполуденный воздух. Пикник – жареная курица и кукуруза в початках. В то утро я сама испекла овсяное печенье – в десять лет я уже ловко управлялась в кухне. «Эйва стремится всех накормить, а Люси – вылечить» – так мама определяла своих дочерей. В тот день я камешком поранила ногу на озере и помню, как осторожно и ласково Люси промыла и забинтовала мою ступню. Другие дети плескались в воде, а Люси сидела со мной на берегу, чтобы мне не было скучно. Когда я нуждалась в ней – из-за болезни, депрессии или отсутствия денег, – она всегда помогала.

А теперь ее нет рядом, потому что мне невыносимо тяжело смотреть ей в глаза. Ведь она может прочесть в моем взгляде, кто я есть на самом деле. Нет, я не в силах все время думать о том, что натворила.

Потягиваю каберне, уставившись на фотографию, на наши призраки из тех далеких времен. Сестры, обожавшие друг друга. Сестры, неспособные обидеть друг друга. Мои пальцы зависли над клавиатурой – я готова напечатать ответ. Признание. Правда – словно давящий на меня валун; как радостно было бы сбросить с себя эту тяжесть и рассказать о Нике. О кануне Нового года.

Я снова наполняю бокал. Я уже не чувствую вкуса вина, но все равно пью его.

Представляю себе, как Люси читает мое признание, сидя за своим рабочим столом, на котором стоят фотографии улыбающегося Ника. Он никогда не постареет, он больше никогда не будет предметом ее обожания, мужчиной, обожавшим ее в ответ. Она прочтет и узнает правду о нем и обо мне.

И это разобьет ей сердце.

Я закрываю ноутбук. Нет, я не могу… Не могу так поступить с ней. Лучше уж жить с чувством вины и умереть с тайной в сердце. Порой молчание – лучшее доказательство любви.

Наступает ночь – и я допиваю бутылку.

Я понятия не имею, сколько времени, когда в конце концов, пошатываясь, преодолеваю ступени лестницы и падаю на кровать. И даже опьянение не дает мне заснуть. Я лежу во тьме с открытыми глазами и думаю о женщинах, которые жили в Вахте Броуди до меня и умерли здесь в одиночестве. Какие тайны они хранили, какие прошлые грехи заставили их уединиться в этих стенах? Мейв говорила, что сильные эмоции, такие как ужас и горе, способны задержаться в доме. А стыд? Вдруг тот, кто будет спать в этой комнате спустя столетие, ощутит то же чувство вины, что сжирает меня сейчас, подобно раковой опухоли? Моя му́ка ощущается почти физически, и я сворачиваюсь в клубок, словно в попытке выдавить эту боль.

И вдруг возникает запах моря – он настолько силен и явствен, что я даже чувствую привкус соли на губах. Сердце ускоряет свой ритм. Волоски на руках приподнимаются, словно мрак заряжен электричеством. Нет, это всего-навсего мое воображение. Капитана Броуди не существует. Мейв доказала, что в этом доме нет призрака.

– Шлюха.

Я резко выпрямляюсь, услышав его голос. Он стоит над моей кроватью – лицо скрыто, лишь силуэт виден во мраке.

– Я знаю, что ты сделала.

– Ты не настоящий, – шепчу я. – Тебя не существует.

– Я то, что ты ищешь. Я то, что ты заслужила.

Не вижу выражения его лица, но слышу осуждение в голосе и знаю, что уготовано мне сегодня ночью. «Здесь, в моем доме, ты найдешь то, что ищешь», – однажды сказал мне он. Я ищу покаяния, чтобы смыть грехи. Чтобы вновь очиститься.

Я вскрикиваю, когда он рывком поднимает меня на ноги. От его прикосновения комната начинает крутиться вокруг меня, словно калейдоскоп из огня и бархата. Мгновение – и меня бросает из этого времени в то. В ту эпоху, когда это его дом и его королевство, а я у него в подчинении. Я смотрю вниз и обнаруживаю, что нынче ночью на мне не платье из шелка или бархата, а просто-напросто ночная сорочка из такого тонкого хлопка, что я вижу очертания своего тела, постыдно просвечивающего сквозь паутинку ткани. Шлюха, чьи грехи видны всем.