Тесс Герритсен - Призрак ночи

Он ведет меня из спальни в коридор. Под босыми ногами дощатый пол кажется теплым. Дверь в башенку предостерегающе скрипит и распахивается, как только мы начинаем подниматься по лестнице. В дверном проеме над головой светится до жути красный огонь – словно ад ожидает меня наверху, а не внизу, и я поднимаюсь к своему заслуженному наказанию. Моя сорочка ничтожно тонка, но я не чувствую ночной прохлады. Напротив, я вся пылаю как в лихорадке, будто приближаюсь к горящей сере. Замираю в двух шагах от порога, внезапно испугавшись. В башенке я испытывала и боль, и наслаждение. Какое наказание ждет меня сегодня?

– Я боюсь, – бормочу я.

– Ты уже согласилась. – Его улыбка заставляет меня похолодеть. – Разве не поэтому ты меня вызвала?

– Я? Вызвала тебя?

Его рука раздавливает мою; я не в силах сопротивляться, мне его не перебороть, и он тащит меня через последние две ступени в башенку. Там, в адском огневом свете, открывается то, что меня ждет.

Капитан Броуди привел зрителей.

Он толкает меня вперед, в середину круга. Отступать некуда, прятаться тоже негде. Меня окружают двенадцать мужчин; они со всех сторон смотрят на меня, а я стою на самом виду. В комнате тепло, но меня трясет. Как и у капитана, кожа у них загорелая, а одежда пропитана запахом моря, однако их лица грубы и небриты, несвежие рубахи забрызганы грязью.

Его команда. Двенадцать присяжных судей.

Броуди хватает меня за плечи и медленно ведет по кругу, словно призового бычка, выставленного на продажу.

– Джентльмены, посмотрите на обвиняемую! – восклицает он. – Ваше дело – объявить приговор.

– Нет. – В ужасе я пытаюсь вырваться, но его хватка слишком сильна. – Нет.

– Признайся, Эйва! Расскажи им о своем преступлении. – Он снова ведет меня по кругу, заставляя смотреть каждому мужчине в глаза. – Дай им поглубже заглянуть в твою душу и понять, в чем ты виновата. – Он толкает меня к одному из моряков, и я вижу прямо перед собой его черные, бездонные глаза.

– Ты сказал, что мне никто не причинит вреда!

– А разве не к этому ты стремилась? Не к наказанию?

Он опять толкает меня вперед, и, споткнувшись, я падаю на колени.

Я, съежившись, сижу внутри круга моих судей, а капитан вышагивает туда-сюда возле меня.

– Вот преступница, вы видите ее такой, какая она на самом деле. Вам не следует ее жалеть. – Обернувшись, он указывает на меня жестом судьи, приговаривающего узника. – Признайся, Эйва.

– Признайся! – кричит один из мужчин.

Другие присоединяются к нему, и хор звучит все громче и громче, пока наконец скандирование не становится совершенно оглушительным:

– Признайся! Признайся!

Броуди поднимает меня на ноги.

– Расскажи им, что ты сделала! – приказывает он.

– Прекрати. Пожалуйста.

– Скажи им!

– Заставь их замолчать!

– Скажи им, с кем ты совокуплялась!

Я снова опускаюсь на колени.

– С мужем моей сестры, – шепчу я.

И вдруг все возвращается. Звон бокалов для шампанского. Стук устричных раковин. Новый год. Последний гость ушел, а Люси уехала в больницу осматривать пациента.

Мы с Ником вдвоем, одни в моей квартире.

Я вспоминаю, как нетвердо мы оба держались на ногах, собирая грязные тарелки, чтобы отнести в мойку. Потом стояли в кухне и хихикали, разливая последнее шампанское по бокалам. Мы чокались, а на улице падали снежинки и ложились на оконный отлив. Я тогда подумала, какие синие глаза у Ника, и как мне всегда нравилась его улыбка, и почему мне повезло меньше, чем сестре, которая умнее меня, добрее меня и куда счастливее в любви, чем я. И почему у меня нет того, что есть у нее?

Мы этого не планировали. И не ожидали того, что случилось.

Меня изрядно пошатывало, и, оборачиваясь к мойке, я споткнулась. Он тут же оказался рядом. Таким был Ник – всегда готовым протянуть руку помощи, всегда готовым рассмешить меня. Он подал мне руку и помог подняться, и в этом шатком состоянии алкогольного опьянения я качнулась к нему. Наши тела соприкоснулись, и случилось неизбежное. Я ощутила его возбуждение, и вдруг между нами загорелось нечто взрывоопасное – вроде пламени, опущенного в бензин. Меня охватило такое же исступление, как и Ника, и вина моя ничуть не меньше. Я жадно вцепилась в его рубашку, пока он задирал мое платье. А потом я лежала на холодной плитке, ощущая на себе его тело, и вздыхала от каждого толчка. Радуясь ему, желая его. Мне просто хотелось, чтобы меня трахали и он был там, внутри, как и ядовитое шампанское, которое лишило нас самоконтроля. Словно два зверя, мы стонали и рычали, потерявшие разум, снедаемые похотью. Забывшие о том, что расплата неизбежна.

Закончив, мы оба лежали полуобнаженными на кухонном полу, и вдруг осознание того, что мы только что сотворили, обрушилось на меня. Я как будто получила мощный удар под ребра. Спотыкаясь, я доковыляла до ванной, и меня вырвало, еще и еще, я кашляла и давилась кислым вином и запоздалым раскаянием. Там, обнимая унитаз, я начала всхлипывать. «Что сделано, того не переделать». Слова леди Макбет зазвучали в ушах, словно монотонно повторяющийся речитатив, ужасная правда, которую мне хотелось стереть, но это было невозможно, и страшная строка все всплывала и всплывала у меня в голове.

Я слышала, как Ник стонал в соседней комнате:

– О господи! О господи!

Когда я в конце концов вышла из ванной, он лежал на полу, сжимая виски и перекатываясь из стороны в сторону. Этот сломленный Ник был мне совсем чужим, раньше я его таким не видела, и мне стало страшно.

– Бог мой, о чем мы только думали? – рыдал он.

– Нельзя, чтобы она узнала.

– Не могу поверить, что это случилось. Какого черта! Что я теперь буду делать?

– Я скажу тебе, что делать. Мы забудем об этом, Ник. – Я опустилась на колени рядом с ним, схватила его за плечи и сильно встряхнула. – Пообещай мне, что ты никогда ей не расскажешь. Пообещай мне.

– Мне нужно домой.

Он оттолкнул меня и, покачиваясь, встал на ноги. Он был настолько пьян, что с трудом застегнул пуговицы и ремень.

– Ты слишком много выпил. Тебе нельзя за руль.

– Я не могу оставаться здесь.

Ник, шатаясь, вышел из кухни, а я бросилась за ним, пытаясь отговорить его, однако он натянул пальто и направился к лестнице. Он был слишком расстроен и не слушал меня.

– Ник, не уезжай! – молила я.

Я не могла остановить его. Говорила, что он пьян, на дорогах опасно – лед, снег, – однако переубедить его было невозможно. Я стояла в дверях и смотрела, как нетвердыми шагами он уходит в ночь. Снег падал, кружась, и белые хлопья скрыли от меня фигуру Ника. Я услышала, как захлопывается дверь его машины, а затем свет габаритных огней исчез во мраке…

В следующий раз я вижу Ника уже в коме на больничной койке, рядом с ним, на стуле, – ссутулившаяся Люси. Глаза ее пусты от усталости, она то и дело качает головой, бормоча: «Я не понимаю. Он всегда такой осторожный. Почему он не пристегнул ремень? Почему поехал пьяный?»