Минка Кент - Девушки из хижины [litres]

– Вы двое всегда тут жили? – спрашивает незнакомец, выковыривая мясо из зубов и причмокивая.

– Да, – отвечаю я. Не рассказывать же ему, что порой мне вспоминается жизнь в другом доме – с цветными обоями на стенах и пушистым мягким покрытием на полах. Когда я бегала, оно щекотало ступни.

Мама говорила, что это, наверное, «ложная память» – то, что я вычитала в одной из книг, в которые постоянно утыкаюсь носом.

Этого я не понимаю. Если эти воспоминания ложные, почему они такие реальные?

– Я правильно понял, что вы прожили здесь, в этой лачуге, всю свою жизнь? – интересуется чужак, наставив на нас вилку.

Я киваю.

– Вы когда-нибудь ходили в школу? С другими детьми? Вы учились?

Переглядываемся с сестрой, потом качаем головами. Мама говорила, что в школах теперь небезопасно. Бывало, родители отправят утром детей в школу, и те пропадают навсегда.

– Мы устраиваем уроки, – говорю я.

– Уроки?

– Чтение, письмо, сложение, вычитание, – поясняю я. – Иногда история или география.

На уроках истории Мама всегда мрачнела, и однажды я поняла, что она дает нам сокращенную версию событий. Как-то раз я листала одну из ее книг про социальную несправедливость и наткнулась на рассказ о человеке по имени Мартин Лютер Кинг-младший. Из книги я узнала, как он боролся за мир и равенство, а его за это убили.

А еще я узнала, что мама предпочитает не касаться некоторых тем.

Просто ей хотелось защитить нас, оградить нас от безумств этого мира.

– Телевизор когда-нибудь смотрели? – спрашивает чужак и, фыркнув, качает головой. – Конечно, нет. У вас даже электричества нет.

– Что такое теле… визор? – интересуется Сэйдж.

– Телевизор… Можно смотреть шоу. Фильмы, – поясняет он.

Эти слова Сэйдж не знает, но я помню, как Мама однажды рассказывала, что в детстве у нее было нечто похожее. Она приходила из школы и смотрела любимое шоу, пока родители не возвращались с работы и не включали новости. Новости ее всегда расстраивали, потому что там всегда говорили о всяких ужасах, которые делаются в мире. Она не могла понять, почему родители смотрят это.

Единственное, что нравилось смотреть Маме – прогнозы погоды. Она выросла в месте под названием Ла-Хойя. Это в Южной Калифорнии, где всегда солнечно и тепло и каждый день можно играть на улице. Потом ее папа нашел работу в штате Нью-Йорк. В Ла-Хойю она вернуться не смогла. Слишком дорого, объяснила она. Но обещала, что отвезет нас туда… когда-нибудь.

– Экран, – рассказывает чужак, рисуя пальцем в воздухе прямоугольник. – А в нем люди, играют… разные вещи… Не знаю, как описать. Это для развлечения. Когда скучно.

Возвращаюсь к своей тарелке с еле теплым мясом, гоняю вилкой кусочек, прежде чем положить в рот.

– Вот что я вам скажу: вы двое – пропавшие без вести, – говорит чужак, набивая рот мясом. – Поймете, что такое настоящая жизнь, когда я вытащу вас из этого первобытного ада.

Роняю вилку, и она звякает о тарелку.

– Что значит… вытащите нас?

Мужчина щурится.

– Через несколько дней я ухожу. Вы отправляетесь со мной.

– Нам не разрешено уходить, – опережает меня Сэйдж.

Чужак пожимает плечами:

– Кто сказал? Ваша мама? Ваша мама, которой здесь больше нет? Ваша мама, оставившая вас здесь умирать с голоду?

Стискивая челюсти, сжимаю кулаком вилку. Боюсь, что вскочу и ударю его тупыми зубьями.

– Она не оставляла нас умирать, – заявляю я.

Брови его ползут вверх, он склоняет голову набок и презрительно хмыкает.

– Для меня это выглядит именно так. Не знаю ни одной матери, которая бросила бы в лесу дочек без запасов пищи на зиму.

– Я лучше здесь умру от голода, чем куда-то с вами пойду, – бросаю я. – Если хотите нас убить, так просто оставьте тут.

Я прикинула, на сколько хватит припасов. Получается, умрем мы к концу следующего месяца.

Незнакомец оглушительно хохочет и становится не таким неприятным.

– Убить вас? Почему вы решили, что я вас хочу убить?

– Тогда чего вы хотите?

Он ерзает на стуле, сутулит плечи, как и я.

– Это сложно объяснить. Но вы узнаете, и довольно скоро.

– Иви заболела, – вдруг начинает Сэйдж. Возможно, она пытается перевести разговор на то, что понимает. – Мама забрала Иви в город, чтобы найти помощь. Ей нужны лекарства. Они вернутся, как только Иви поправится.

Когда сестра произносит все это вслух, я впервые осознаю, что просто смешно и дальше верить в их возвращение.

В этот миг меня оставляет последняя надежда.

Чужак прикрывает ухмылку грязной ладонью. Он смеется над наивностью Сэйдж.

– Не хочется вас расстраивать, – говорит он, протягивая руку с вилкой и забирая недоеденное нами мясо, – но она не вернется.

Сэйдж поворачивается ко мне. Темные глаза полны слез. Беру ее за руку, и мы сплетаем пальцы.

Прикончив козлятину, чужак толкает тарелку к нам.

– Долгий выдался денек, девочки. Пойду-ка я спать.

Поднявшись, он направляется к маминой кровати, хватается жирными руками за ножки и снова подтаскивает к двери. Уже через секунду, повесив шапку на столбик кровати, он укрывается с головой одеялом.

Стараясь не шуметь, мы убираем со стола и наливаем в раковину воды, чтобы помыть посуду.

– Рен, – шепчет Сэйдж, наклоняясь ко мне. – Как ты думаешь, зачем он ищет Маму?

Искоса смотрю на нее, прижимаю к губам палец и беззвучно шикаю. До чужака всего футов двадцать, а он еще не захрапел. Нельзя, чтобы он слышал наши разговоры.

Смотрю на доску с календарем в том углу, где Мама собирала нас на плетеном коврике на уроки, и замечаю таблички из шифера и жестяную банку с белыми мелками.

На цыпочках крадусь через комнату, хватаю две таблички и два мелка. Начинаю писать первое послание для Сэйдж. Мел скрипит по шиферу; я замираю, сердце уходит в пятки. Вдвоем смотрим на незнакомца, но он даже не шевелится.

Ослабляю нажим и пишу:

«Он не должен слышать, как мы разговариваем».

Сэйдж кивает и пишет на своей табличке:

«Мне страшно».

– Знаю, – одними губами произношу я и пишу дальше: «Я собираюсь вызволить нас отсюда».

«Как?» – пишет она.

Пожимаю плечами и беззвучно говорю:

– Не знаю. – Потом пишу: «Придумаю сегодня ночью». Стираю написанное и вывожу: «Нам придется уйти, как Маме и Иви».

Сэйдж смотрит большими глазами, жует уголок нижней губы, в ямочке сбоку от шеи пульсирует жилка.

Надо заканчивать с мытьем посуды, и я напоследок пишу и показываю сестре: «Я не допущу, чтобы с нами что-то случилось».

Потрескивает камин, справа на мраморном столике дымится чашка крепкого кофе, а я просматриваю социальные сети Бранта и учетные записи почты. Каким-то чудом пароль остался прежним, все тот же «BGNG777».

Брант сейчас уже приземлился в Эквадоре и не подозревает, чем я занимаюсь за тысячи миль от него, за морями и континентами. Ничего не могу поделать – чувствую себя мерзко от того, что лезу в его аккаунты. Но какой у меня выбор после того, что я узнала за последнее время?