Минка Кент - Девушки из хижины [litres]

– Но мне нравится стряпать, – возражает она.

– Сэйдж, – говорю я себе под нос, – ты не умеешь готовить козье мясо. Дай я этим займусь. Сходи и возьми из погреба банку зеленой фасоли.

Вытирая руки о фартук, она искоса смотрит на меня и спрашивает у чужака, можно ли ей сходить в погреб. Пока они отвлеклись, я опускаю сковородку ближе к огню.

Мне нужен запах горелого мяса.

Мне нужен дым.

Нужна причина открыть окно над раковиной.

Сестра убегает в погреб, чужак роется в своей сумке. В последнее время я пристально слежу за тем, что в ней есть, и время от времени вижу, как он наполняет фляжки и банки холодной водой и укладывает их в сумку. Такой запас необходим для выживания в лесу.

К тому моменту, когда мясо начинает чернеть и съеживаться, возвращается Сэйдж. Перевожу взгляд с сестры на чужака, потом на сковородку. Мгновение спустя мясо уже шипит и потрескивает, и вскоре хижину заволакивает гарью.

– Рен! – Сестра бросается к очагу. – Ты его сожгла!

Ойкнув и всплеснув руками, бегу к кухонному окну, распахиваю створку и поднимаю нижнюю половину. Чужак уже открывает остальные оконца. Сэйдж гонит дым наружу, и пока оба заняты, я пальцем зачерпываю заранее приготовленное козье масло и смазываю окно – маленькая хитрость из книжки «Костлявые ноги», которую читала нам Мама.

Сегодня ночью при открывании рама не будет скрипеть.

– Простите, – говорю я, когда паника стихает. – Не обратила внимания.

Чужак фыркает и качает головой – совсем как Мама, если Иви разбрасывает домино или Сэйдж забывает убрать свои головоломки.

Теперь за мясом надзирает Сэйдж, а я беру банку фасоли и принимаюсь готовить гарнир… Порцию для гостя заправляю отдельно.

Взяв с полки три оловянные тарелки, накладываю холодную фасоль. Над огнем она быстро согреется. Теперь нужно посыпать пищу чужака приготовленной смесью мелатонина и корня валерианы. Я ее так тщательно растерла, что она превратилась в почти незаметную пудру, а с солью и перцем снадобье будет неразличимо на вкус.

Уголком глаза наблюдаю за ними обоими и, убедившись, что никто не видит, приступаю к делу.

Если он поймет, что я сделала… убьет нас обеих. Уверена.

После ужина чужак вынимает из сумки небольшую книжку в мягкой обложке с огромными буквами, устраивается в кресле у огня, а мы делаем уборку. Достаю кусок шифера и мелок, заранее припрятанные между тарелок, и пишу сестре: «Уходим сегодня ночью. Когда он уснет».

Сэйдж таращит глаза и вроде бы собирается что-то сказать, но, помедлив, не издает ни звука. Вот почему я ждала до последнего момента, прежде чем сообщить ей. Иначе сестра проболталась бы или вела себя так, что чужак насторожился бы.

Рисковать я не могла.

Ладонью стираю написанное и пишу: «Надень под ночнушку теплые вещи. Сделай это незаметно».

Удаляю эти указания, потом пишу: «Что бы ты ни делала, не издавай ни звука, не спрашивай меня, просто делай, как я говорю».

Мокрой тряпкой удаляю с шифера все следы мела и засовываю его за раковину, подальше с глаз, и возвращаюсь к посуде, будто мы и не останавливались. К тому времени, как мы заканчиваем, незнакомец перестает качаться в кресле и протяжно зевает.

Затаив дыхание, краем глаза смотрю, как он загибает уголок страницы. Потом встает, потягивается, вытянув руки над головой, и выходит из хижины облегчиться.

Каждый раз, выходя по нужде, он направляется вокруг дома к задней стене, словно считает поход в уборную слишком рискованным.

Вернувшись, чужак двигает мамину кровать, опять загораживает дверь и стягивает фланелевую рубаху.

– Завтра уходим. – Он говорит медленно, с трудом. – Первым делом. Советую вам отправляться спать. Нам придется пройти много миль.

По пути к платяному шкафу Сэйдж встречается со мною взглядом, кивает, потом отворяет дверцу, используя ее как прикрытие. Сбросив домашнюю одежду, она начинает натягивать теплую, как я и велела, – сначала кофточку, затем шерстяной свитер и вязаные чулки. Закончив, Сэйдж влезает в ночную рубашку, чтобы все это спрятать.

Я делаю то же самое.

Когда мы заканчиваем, он уже храпит.

Его сумка висит на одном из столбиков маминой кровати, и у меня сжимается горло при мысли, что он проснется, если я попробую ее снять. Однако придется. Другого выхода нет.

– Обувь и куртки, – беззвучно говорю я Сэйдж, указывая туда, где они хранятся.

На цыпочках пересекаю комнату и тяну руку к черной кожаной ленте. Пытаюсь медленно и аккуратно снять сумку. Только она тяжелее, чем выглядит. Осторожно выдыхаю и пробую еще раз. Его ритмичное посапывание подтверждает, что это можно сделать без опаски.

Смотрю на Сэйдж. Она машет руками, требуя, чтобы я поторопилась. Собравшись с силами, в последний раз поднимаю сумку так медленно, что мышцы дрожат, и выдыхаю, наконец сняв ее со столбика.

Перекидываю ремень через плечо. Я почти уверена, что сумка весит не меньше Иви, но отвлекаться некогда.

Показывая на смазанное кухонное окно, двигаюсь в том направлении, по пути стащив со своей кровати одеяло. Я накрываю им стул, чтобы он не стукался о стену, когда станем вылезать.

Все подготовив, поднимаю раму и сначала помогаю выбраться сестре, потом передаю ей сумку, опуская вниз.

Сумка с глухим стуком падает на землю, выскользнув из рук Сэйдж, и у меня замирает сердце.

Оборачиваюсь к спящему незнакомцу, жду. Убедившись, что он все так же храпит, забираюсь на стул и лезу в окно.

По телу пробегает холодок; двор освещает только половина луны.

– Придется тебя поднять, – шепчу я. – Нужно закрыть окно. Медленно и спокойно, поняла?

Необходимо, чтобы в хижине было тепло. Один порыв холодного воздуха выведет его из забытья, второй заставит подняться и закрыть окно, и он увидит, что мы сбежали.

Сэйдж кивает, закусив нижнюю губу. Обхватываю ее бедра и поднимаю повыше, насколько хватает сил. Мышцы дрожат; несмотря на небольшой вес, я едва держу сестру, но за несколько секунд ее гибкие пальцы успевают надавить на грязное стекло без единого звука.

Опустив Сэйдж на землю, прихожу в себя, потом закидываю сумку на плечо и беру сестру под руку.

– Готова? – шепотом спрашиваю ее.

Она кивает.

И мы бежим.

Этим утром Дэвис въезжает на свою подъездную дорожку, не включая сигнал поворота. Хотя ему это не нужно. На несколько миль вокруг соседей нет. Все ямки и ухабы на этой грязной грунтовой окружной дороге, ведущей к уединенному участку Дэвиса, принадлежат ему и только ему.

Часы на приборной панели моей машины показывают 8:54 утра, значит, он все еще работает по ночам на предприятии в соседнем городке. Уже три с половиной года, как имеет постоянную работу. Новый рекорд.