Алекс Д - Выжившая

– Нет, мы не говорим о Гвендолен, – замечаю, что даже имя сестры в устах преобразившегося Оливера звучит иначе. Официально, бесчувственно. Еще вчера была стопроцентная уверенность, что они очень близки, и он по-своему балует Гвен, заботится и гордится ее успехами.

– До того, как я вошла сюда, мнение было другим, но сейчас считаю, что у тебя имеются определенные проблемы психологического плана. Ты не определен, не собран, находишься в поиске себя.

– Социопат, – подсказывает Кейн.

– Да, если одним словом. Социопат с навязчивыми фантазиями, – немного расширяю «диагноз». Чувствую себя по-идиотски, словно снова оказалась в кресле доктора Гилбер и обсуждаю нюансы маминого заболевания.

– Какого рода? – интересуется далеко «не безмолвный» пациент (отсылка к роману Алекса Михаэлидеса «Безмолвный пациент»). И я захожу издалека, чтобы плавно подойти к сути:

– Вся ситуация в целом, начиная с моего появления в доме, тщательно срежиссирована: загадочная рукопись, неизвестный автор, тайные послания, подброшенный ключ. Даже эта комната является идеальной декорацией к запланированной сцене, неоднократно проигранной в твоей голове. Согласен?

– Отчасти, – уклончиво отзывается Кейн.

– Ты не выносишь людей, но нуждаешься в их энергии. Не любой энергии, ты тщательно выбираешь объект для фантазий. Так же, как выбрал меня, – я могла бы выразиться объемнее, но для подачи моей позиции достаточно сказанного.

– Что в тебе могло привлечь социопата с фантазиями? – вопрос ставит меня в тупик своей неожиданностью. Повернув голову, я тщетно пытаюсь уловить скрытые мысли или эмоции на лице Оливера. На меня он больше не смотрит, взгляд устремлен вглубь погруженной в темноту комнаты.

– Ты иронизируешь?

– Нет, конкретизирую вопрос, – сначала отвечает, а только потом отрицательно качает головой. Несовпадение слов и жестов – тревожный симптом, но одного его недостаточно, чтобы строить выводы.

– Я думаю, в глубине души ты извращенец, но стыдишься этого и тщательно скрываешь, – стараюсь смягчить формулировку и, сделав небольшую паузу, сразу продолжаю мысль. – Согласись, фантазия о маленькой девочке, запертой наедине с серийным убийцей – не есть норма. Ты зациклен на моих воспоминаниях и делаешь все, чтобы я рассказала о том, что Хадсон делал или не делал со мной, попутно сочиняя собственную версию.

– Не соглашусь, – Оливер впервые открыто и категорично возражает мне. – В моей версии нет ни сексуальной подоплеки, ни описания страданий и смакования боли.

– Но ты занимался сексом со мной, – привожу главный аргумент в подтверждение своей правоты. – С девочкой, умоляющей о помощи на страницах рукописи.

– Не я, Шерил, – мы одновременно поворачиваем головы и встречаемся взглядами. Твердая уверенность в его словах не оставляет сомнений, что передо мной патологический лжец… Или сумасшедший. – И ты не девочка.

– Хорошо, что ты это понимаешь, – теряю нить мысли, заблудившись в черных кратерах внимательных глаз.

– Маниакально одержимый фантазиями социопат обязательно бы воплотил все, что возбуждает, будоражит и питает его воображение, – произносит Оливер, не отрывая взгляда. – В реальности, а не прибегая к фальшивым заменам. Его ничто не ограничивает, он бесстрашен, безжалостен и хладнокровен. Прямо сейчас ты бы лежала абсолютно голая на холодном полу, а его нож вскрывал бы одну за другой твои артерии. Возбуждаясь от вида крови, ужаса и беспомощности, он бы трахал тебя в луже крови под аккомпанемент твоих отчаянных воплей, наслаждаясь каждой секундой агонии, а после накладывал бы жгуты и приводил в сознание, – беспощадная уверенность в голосе Кейна зашкаливает. Я шокированно смотрю на него, не в состоянии поверить, что он действительно произносит все эти жуткие вещи, отлично осознавая, какую боль причиняет каждым новым словом.

– Ты слишком хороша, чтобы умереть быстро, – Оливер продолжает все тем же размеренным безмятежным тоном. – Наслаждение острее, пока сердце трепыхается и сражается за жизнь. Он бы держал тебя здесь неделями, месяцами, резал твои сухожилия, лишая подвижности и способности к сопротивлению, превратил в безвольную куклу для удовлетворения своих сексуальных извращенных фантазий. А наигравшись, перерезал бы глотку, уверенный, что освобождает тебя от мучений. Он бы тщательно спрятал твой труп, искренне скорбел и раскаивался до тех пор, пока не выбрал бы новую жертву.

Меня трясет мелкой дрожью, когда Кейн, наконец, замолкает. Веки горят, но слез нет, как и облегчения, которое они могут дать, пролившись. Оливер только что описал сценарий зверств Балтиморского маньяка – Уолтера Хадсона. Каким-то образом Кейн добрался до материалов дела. Подобных подробностей не было ни в прессе, ни в новостях.

– Хадсон не раскаивался и не фантазировал, – резюмирует Оливер, так и не дождавшись моей реакции. – Он вымещал свою ненависть и ущербность на тех, кто были заведомо слабее.

Господи, я совсем ничего не понимаю.

– А ты… Ты хочешь сделать все… это со мной? – голос дрожит, но я ничего не могу поделать, контроль снова в руках Кейна, и скорее всего, все время был у него.

– Шерри, – склонившись ко мне, произносит он, – сотни раз в сутки я представляю дикие вещи, от которых у большинства людей волосы встанут дыбом.

– Это не ответ, – дрожь усиливается, холодный пот струится по позвоночнику. – Ты хочешь убить меня?

– Нет, – он отрицательно качает головой и внезапно накрывает мои пальцы своими. Вместо облегчения от его признания меня пронзает дикое напряжение. – Тебя нет, – добавляет Кейн, ткнувшись носом в мою макушку и шумно втягивая мой запах. Точно так же, как тогда в саду. Под дожем. Один из самых чувственных моментов в моей жизни. Сердце обрывается, жутко хочется разрыдаться.

– А других? – я не хочу знать, но обязана спросить.

– Я думаю об этом, – крепко сплетая наши пальцы, Оливер сжимает их в замок. – Постоянно. Поэтому я здесь.

– А зачем я здесь?

– Ты вернулась, чтобы освободить меня, Шерри .

Я рассчитывал переговорить с Гвен в офисе или на нейтральной территории, подальше от посторонних ушей, чтобы вернуться домой с четкой, конкретной позицией. Но в обед Гвендолен позвонила, сообщив, что ее вылет задерживается. По итогу встретились с сестрой в аэропорту около семи вечера, и всю обратную дорогу до Kanehousgarden мы ожесточенно спорили.

– Это рискованно, Оли. Можешь считать меня параноиком, но я думаю, что Шерил Рэмси лучше уехать, – упрямо поджимая губы, Гвен смотрит на дорогу и периодически на меня. – Ни к чему хорошему это не приведет.

– Сбежать от проблем – позиция страуса. Ты сама не раз это повторяла, – напоминаю ненавязчиво и вполне миролюбиво. Опускаю стекло и прикуриваю от зажигалки. Гвендолен мгновенно вспыхивает, как огонек, поджигающий сигарету.