Алекс Д - Выжившая

– Папочка-монстр испоганил жизнь не только вашей семье и близким других убитых девушек, но и своим детям тоже, – ожесточенно бросает Гвендолен. Уголки кривящихся губ предательски дрожат. За ее агрессией скрывается боль, и это очевидно не только мне. Уронив взгляд в свою нетронутую тарелку, Шерил оставляет услышанную реплику без ответа.

– Никто из нас не был готов к тому, что произошло, Шерри, – продолжаю я, тщательно подбирая слова. – Эта трагедия причинила огромную боль многим и нам тоже. Последствия ударили по обеим сторонам. Когда имя отца попало в прессу, наша семья подвергалась вполне ожидаемым нападениям со стороны близких жертв Балтиморского маньяка. Думаю, тебе не стоит объяснять, как ожесточает боль от столь ужасной потери. Гнев, поиск виноватых, жажда мести ради восстановления справедливости. Разбитые окна, сожженные автомобили, плевки в лицо моей матери и бесконечные угрозы. Мы все это прочувствовали на себе. Очень сложно и опасно оставаться в городе, где каждый житель считает своим общественным долгом высказать жене и детям убийцы все, что не успели ему. По этой причине, как только закончились взаимодействия с полицией, наша семья покинула Балтимор, – ненадолго прерываюсь, чтобы перевести дыхание и глотнуть еще немного вина для храбрости. Шерил по-прежнему, не поднимая головы, рассматривает узоры в тарелке, и догадаться хотя бы примерно, что она думает по поводу всего сказанного, практически невозможно.

– В тяжелой ситуации нас поддержал Дэниэл Кейн, дед по материнской линии, помог финансово, позволил взять его фамилию, устроил наш переезд в Нью-Йорк. Так же он использовал свои широкие связи, чтобы стереть из нашей биографии факт родства с Уолтером Хадсоном. Это позволило нам попытаться начать новую жизнь с чистого листа. Я представляю, как это выглядит со стороны… Вместо тысячи несчастий и кары небес за преступления отца мы получили в наследство многомиллионное состояние и возможность купаться в роскоши, не оглядываясь назад.

– Но этого не произошло, – глухим тоном вступает в диалог Гвен. – К сожалению, мы не можем стереть и перезаписать память, – добавляет она с горечью. Первоначальная злость и несогласие улеглись. Сейчас Гвендолен с трудом пытается скрыть мучительную боль, но отягощающее чувство все равно проскальзывает в потерянном, отрешенном взгляде, в застывших чертах лица и побледневших покровах кожи.

– Считаете, что мне повезло больше, чем вам? – резко вскинув голову, Шерил полоснула по нам с сестрой холодным пронизывающим взглядом.

– Как думаешь, что страшнее: быть жертвой монстра или его отродьем? – проигнорировав вопрос, Гвендолен задает свой.

– Это не соревнования за место главного пострадавшего, Гвен, – накрываю ладонь сестры успокаивающим сдерживающим жестом.

– Я все еще не понимаю, что вам нужно от меня? – Шерри требовательно смотрит мне в глаза.

– Ты, я, Гвендолен и семьи погибших девушек имеют право знать правду, – глубоким твердым голосом говорю я.

– Какую? – с ожесточенным изумлением спрашивает Шерри. – Правда в том, что Уолтер Хадсон был хладнокровным, кровожадным убийцей. И он бы продолжил свои зверства, если бы его не остановил пожар.

– С меня хватит, – истерически кричит Гвен, закрывая уши ладонями. – Я же говорила, что она не поймет, – опрокинув бокал, сестра вскакивает с места. Стул с грохотом падает на пол. Гвендолен трясет мелкой дрожью, в глазах горят слезы, лихорадочный взгляд устремлен на разливающееся по белой скатерти красное вино.

– Гвен, прошу тебя, успокойся, – поднявшись из-за стола, решительно обхватываю сестру за плечи и привлекаю к себе. Вцепившись в лацканы моего пиджака, она поднимает на меня болезненно-яростный взгляд.

– Я просила тебя оставить прошлое там, где ему и место. В гребаном аду, вместе с нашим ублюдочным отцом. Я умоляла тебя об этом, – с упреком хрипло шепчет Гвен. – Остановись, пожалуйста, Оливер. Отпусти его. Позволь всем нам жить, – отчаянная мольба в глазах сестры стальными тисками сжимает сердце.

– Не могу, Гвен, – ласково погладив ее по щеке, с искренним сожалением отвечаю я. Уткнувшись лицом в мое плечо, Гвен позволят рыданиям прорваться наружу. Она плачет горько, почти беззвучно, пока я успокаивающе глажу ее волосы, глядя поверх темноволосой головы в шокированное лицо Шерил Рэмси.

– Уолтера Хадсона остановил не пожар, – уверенно сообщаю я. – Он умер до того, как загорелся дом.

– Хадсон совершил самоубийство, – Шерри озвучивает официальную версию, но есть подлинная, и она должна быть в курсе.

– Ты не читала материалы дела? – озадаченно спрашиваю, продолжая укачивать в объятиях рыдающую сестру. – Тебя же допрашивали, задавали вопросы?

– Допрашивали, – соглашается Шерил. – В присутствии детского психолога. Напомню, что я была ребенком, пережившим ужас и страдающим посттравматической амнезией. Ради моего психического здоровья некоторые факты не озвучивались.

– А потом?

– Я состояла на учете пару лет, но память так и не восстановилась. Меня оставили в покое. Врачи и полицейские, а вот журналисты преследовали нашу семью еще очень долго. Так что ничего удивительного, что я не горела желанием копаться в подробностях закрытого дела и даже мысленно возвращаться к случившемуся. В отличие от вас, у нашей семьи не было возможности начать жизнь с нового листа. Уехать из города и страдать, купаясь в роскоши, – Шерил пренебрежительно ухмыляется, с праведным гневом глядя мне в глаза. – Поверь, Оливер, меня меньше всего волнуют поиски правды. Мне плевать, слышишь? – ее голос вибрирует от ярости. – Абсолютно плевать, как умер ублюдок, убивший мою сестру. Я совершенно не хочу вспоминать, что происходило в течение двух месяцев, что он продержал меня в своем чистилище, и как мне удалось оттуда выбраться. Я выжила, а он нет – вот все, что имеет значение. Для меня, по крайней мере. А если ты хочешь знать подробности и детали, то придумай их сам. У тебя это неплохо получается, но не смей упоминать мое имя в своей бездарной шизофренической писанине.

– Шерил, ты имеешь право на злость… – с пониманием говорю я, но меня грубо перебивают.

– Да, я имею права: гражданские, юридические и общественные. Я воспользуюсь каждым, если вы не отвалите от меня по-хорошему, – с леденящим спокойствием угрожает Шерри.

– Пусть уходит, – внезапно успокоившись, сипло шепчет Гвендолен. – Она ничего никому не расскажет. Я бы на ее месте вела себя так же. Это нечестно. Неправильно и жестоко. Я говорила, что так и будет, Оли.

– Садись, Гвен, – подняв брошенный на пол стул, заботливо усаживаю сестру на место. Ставлю перед ней чистый бокал, наливаю наполовину. – Выпей, это поможет успокоиться.