Хейди Перкс - Вернись ради меня

– Я Стелла, – улыбаюсь я.

– Боже мой! – Руфь зажимает рот ладонью. Хмурость исчезает с ее лица без следа. – Я столько лет тебя не видела!

– Простите, что я пришла без предупреждения. Надеюсь, вы не против моего визита. – И я осторожно добавляю, наблюдая за выражением ее лица: – Я только вчера узнала о Джилл.

Лицо миссис Тейлор вытягивается, но она открывает дверь шире и отступает, пропуская меня в большую комнату, смежную с пабом. Здесь мало что изменилось: на стене над камином появился большой плоский телевизор, однако у кухни все тот же стиль восьмидесятых, с барными стульями из красной кожи и красно-белым кафельным «фартуком». Мне вспоминается дом Энни: удивительно, как жители острова будто застыли во времени.

Руфь опускается в кресло, и я, не зная, что еще делать, тоже сажусь.

– Боба здесь нет, – говорит миссис Тейлор.

– Это хорошо, – не подумав, брякаю я. – То есть я хотела сказать… – Руфь останавливает меня жестом руки. – Мне так жаль, что Джилл… Это огромное потрясение. Надеюсь, вы не против, что я пришла.

Ее глаза затуманиваются, будто подернувшись пленкой, а пальцы теребят край бумажной салфетки под вазой для фруктов. Когда Руфь оставляет салфетки в покое, ее пальцы по-прежнему заметно дрожат.

– Когда это случилось, я была потрясена. Все произошло очень быстро.

Я будто услышала голос Энни Уэбб. Миссис Тейлор почти дословно повторила ее слова.

– Ей было трудно дышать, она говорила, что у нее болит в груди. – Руки женщины сжимаются в кулаки, и я невольно задерживаю на них взгляд. – Местный доктор ничем не помог, и мы отвезли Джилл в больницу на материк. Там ей предложили обследование. Мне так хотелось побыть с ней, – бормочет она, глядя сквозь меня, словно пойманная в ловушку своего воспоминания. – У нее развилась острая сердечная недостаточность, – заученно произносит Руфь. Весь ее рассказ звучит как хорошо вытверженная роль.

– Мне очень жаль. Я не знала, что такое бывает в юном возрасте.

– У нее обнаружили что-то очень редкое, – поясняет Руфь.

– Что именно?

– Я о таком никогда не слышала – гипертрофированное сердце… – Руфь, не договорив, поспешно отворачивается, зажимая рот рукой. В уголках глаз собираются слезы. Я жду, но она так и не заканчивает фразу. – В больнице мне сказали, что уже ничего нельзя сделать. Господи, – она шарит по карманам в поисках носового платка и промакивает глаза. – Никто не спрашивал о Джилл уже так давно.

– Простите, я не хотела вас расстраивать. Наверно, мне не стоило приходить.

– Нет-нет, – живо возражает Руфь. – Я рада поговорить о Джилл – мне кажется, о ней совсем забыли. Боб не говорит о ней, и другие, кто ее знал, тоже молчат. Они просто не… – Она замолкает и добавляет шепотом: – Никто не говорит о ней со мной .

Ее пальцы снова сжимаются, скомкав влажный платок.

– Должно быть, это очень тяжело, – отзываюсь я, желая, чтобы она открылась еще больше. Миссис Тейлор явно требуется высказаться.

– Так и есть, – и она начинает плакать.

Не дождавшись продолжения, я спрашиваю:

– Как вы считаете, почему люди, знавшие Джилл, так себя ведут?

Мне кажется, что я слышу голос моего психотерапевта, но Руфь, ничего не замечая, качает головой:

– Не знаю. Думаю, им запретили касаться этой темы. – Ее взгляд становится неподвижным, будто обращенным внутрь себя, и я замечаю, что она снова мысленно возвращается в прошлое. – Боб это тяжело воспринял. – Она вдруг оживляется и смотрит на меня, расслабив наконец руки. – Она очень скучала по тебе, когда вы уехали, – Руфь слегка улыбается, однако ее лицо тут же грустнеет. – Впрочем, это было так давно, – она снова принимается теребить край салфетки, не сводя с нее глаз.

– Я тоже скучала, – отвечаю я. – Я посылала письмо за письмом, но Джилл ни разу не ответила.

– О! – Руфь комкает салфетку, однако тут же отпускает и разглаживает. – Ума не приложу, почему она этого не сделала. – Она качает головой, избегая моего взгляда, и я мгновенно понимаю – Руфь Тейлор прекрасно знает, что помешало Джилл выполнить свое обещание. Однако сейчас не время проявлять настойчивость.

– Я видела памятную скамью в ее честь, – говорю я. – На вершине утеса.

– Это была идея Боба. Он сказал, что это ее любимое место. А ведь я даже не догадывалась, – глаза Руфи снова мутнеют. – Я сижу на скамейке каждый день, а все проходят мимо. Наверно, боятся, что я заведу разговор о Джилл.

– Люди часто не знают, что сказать о смерти, поэтому им легче не упоминать о ней. Возможно, они думают, что вы хотите побыть в одиночестве.

Руфь кивает.

– Многие из моих друзей также не знали, как себя вести, когда не стало мамы.

– Да, Энни говорила мне.

Я жду, что Руфь выразит какое-нибудь сочувствие, но она ничего не добавляет и шумно вздыхает, едва заметно напрягшись. Они с мамой не были подругами, однако, насколько я помнила, довольно дружелюбно общались. Меня удивляет, что Руфь молчит.

Нахмурившись, она поднимается.

– У меня много дел, – говорит она, когда снаружи дома вдруг раздается шум, и мы обе поворачиваемся к окну.

Когда я вновь перевожу взгляд на Руфь, она уже стоит, оправляя юбку и поглядывая то на меня, то в окно.

Я соображаю, что в любой момент в комнату может войти Боб, но у меня еще остались вопросы к Руфь. Я не собираюсь по просьбе Фреи что-то выпытывать у моих друзей и в то же время хочу знать, что у них происходит.

– Как все-таки приятно вернуться на остров, жаль только, что при таких печальных обстоятельствах, – поспешно говорю я.

Руфь кивает:

– Да, это ужасное событие.

– Кто-нибудь знает, что случилось? – спрашиваю я, ожидая, что Боб вот-вот ввалится в паб.

Руфь поворачивается ко мне:

– Почему же мы должны знать?

Ее руки висят без движения, а лицо ничего не выражает.

– Я надеялась, кто-нибудь знает, вот и все.

Какое-то время Руфь остается стоять неподвижно, пока боковая дверь не распахивается, заставляя ее резко повернуться к ней.

– Вот чертова баба! – кричит Боб, входя. – Никогда не смотрит, куда идет. Влетела прямо в меня! – Он останавливается, увидев меня за кухонным столом. – Кто это? – требовательно спрашивает он, повернувшись к жене. – Я запретил тебе пускать этих людей! Нам нечего им сказать.

– Она не из газет, – резким голосом перебивает Руфь, замотав головой. – Это Стелла Харви, она дружила с Джилл.

Лицо ее остается бесстрастным, и у Боба Тейлора физиономия тоже будто деревенеет, когда он наконец оборачивается ко мне.

– Девчонка Марии и Дэвида, – медленно произносит он, оглядывая меня своими холодными глазами.

– Я только зашла высказать свои соболезнования, – поясняю я, вставая.

Боб белеет от гнева и таращит на меня глаза: