Луиза Кэндлиш - Наш дом [litres]

Когда в восемь вечера прозвенел звонок, первой мыслью было: полиция.

Ну все.

Ты же знал, что рано или поздно…

Вдруг нахлынуло далекое ощущение из детства: неприязнь, смешанная с благодарностью, когда родители ловят тебя на вранье. Зато больше не нужно лгать, прятаться…

Я уменьшил громкость – не хотелось прерывать работу. Понимаю, звучит бредово, но я составлял плейлисты с собой в дорогу. Да, требовалось посвятить время выработке стратегии, которая позволит перехитрить Майка с Вэнди, однако мелкая, механическая работа – единственное, что позволяло отключиться, спасало от безумия и помогало протянуть до завтра.

– Слушаю, – сказал я по громкой связи. – Чем могу помочь?

– Брам?

Женский голос, низкий и возмущенный.

Полицейский вряд ли станет звать меня по имени. Наверное, Вэнди с Майком – приперлись давить по поводу второй серии просмотров. Немногим лучше полиции…

– Брам? Ты чего? Дверь-то открой!

Нет, не Вэнди. Саския? Отсутствие эсэмэсок или визитов к моему столу позволяло надеяться, что она сделала разумные выводы и сработала на опережение.

И тут до меня дошло, кто это.

– А… Поднимайся.

Я ждал у двери, сбитый с толку. Констанс из игрового домика. Лишь сейчас я вспомнил, что не ответил на ее голосовое сообщение – когда? Вроде на прошлой неделе. Честно говоря, я посчитал ее мелкой рыбешкой в море окружающих акул, и наша встреча, когда-то фатальная, в свете последовавших событий выглядела лишь слегка неуместной.

– Извини, что так долго, – сказал я, когда она вышла из лифта. – Не сразу узнал.

– Сколько же нас? Не отвечай, мне не интересно.

Ни поцелуя, ни прикосновения. Разумеется, я и не ждал, но и волна враждебности, исходящая от нее, тоже оказалась неожиданной. Мой измученный мозг не выдал никакой реакции. Из ночи с Саскией я вынес лишь то, что утешение и безразличие для меня теперь одно и то же.

– Надо поговорить. – Прочитав на моем лице неохоту, она явно разозлилась: – Если у тебя найдется время!

– Да, конечно.

Я поставил музыку на паузу и тут же пожалел об этом. Тишина, невыносимая и в лучшие дни, становилась опасной. Я с трудом пытался сосредоточиться.

– Что за песня сейчас играла? – спросила она.

– «Портисхэд», «Тяжелые времена», помнишь?

– Очень в тему. – Ее волосы стянуты на затылке, на щеках лихорадочный румянец. – Ничего, если я присяду?

– Да, извини. Сюда. – Я убрал с кресла кучу выстиранного белья. – Выпьешь что-нибудь?

– Воды, пожалуйста.

Я достал пиво, принес ей стакан воды и принялся ждать. Я заметил, что на ней то самое платье – на сей раз с плотными черными колготками и ботинками на каблуках. Я не знал ее настолько, чтобы предполагать нарочитый намек; я знал лишь, что лучше мне вообще больше не связываться с женщинами. Для всех лучше.

– Ладно, – сказала она, – перейду сразу к делу: я беременна.

Я молча уставился на нее, шокированный.

– Не бойся, не от тебя. – Она задрала подбородок и презрительно фыркнула. – Я здесь не поэтому.

– А… Ну ладно. – Зверски болела голова; я пытался вспомнить, есть ли в квартире «Нурофен». – Тогда о чем речь?

Она глотнула воды; рука, державшая стакан, слегка дрожала.

– Речь о том, что скоро будет заметно, и я не хочу, чтобы ты сложил два и два, а получил пять. Или кто-то еще.

То есть муж.

– Он так и не знает про нас?

– Нет. Это была ошибка, мимолетное безумие. Что толку рассказывать ему сейчас? Никому лучше не станет. – Она мрачно обвела взглядом четыре стены. – Уж кому, как не тебе знать!

Резкость последней фразы отчетливо напомнила интонацию Фии, и я почувствовал нарастающее раздражение. Хотелось зашипеть на нее: мне бы твои проблемы! А шантаж не хочешь? А судимость за причинение смерти? А потерю супруга, детей и всего, что тебе дорого?..

А может, она так и чувствовала? Вдруг мне придет в голову настаивать на отцовстве? Может, я для нее и был угрозой. Ее Майком.

– Я могу рассчитывать на твое молчание? – потребовала она.

– Я и так молчал до сих пор – не вижу повода что-то менять.

– И ты будешь готов к вопросам?

Тут я почуял неладное и вгляделся в нее пристальнее. Если вопросы будут исходить не от мужа, остается только Фия. Что она хочет сказать?..

Повисла угрожающая тишина. Во взгляде Констанс читалась какая-то новая, странная мольба…

– Когда он родится? – тихо спросил я.

– В мае. Не оскорбляй меня подсчетами.

Разумеется, я тут же подсчитал в уме: один месяц лишний.

Нет, я не могу сейчас думать о том, что другой мужчина будет растить моего ребенка, не зная о настоящем отце или о существовании двух сводных братьев. Я не могу позволить себе такую правду. И, как бы ужасно это ни звучало, мне сейчас не до того – по моей вине погиб ребенок, и в голове не было места для еще одного, нерожденного.

– Ну, тогда поздравляю, – сказал я наконец, и она заметно расслабилась. Мне захотелось дотронуться до ее горячего лица, взять ее беспокойные руки в свои. – Отличные новости!

– Спасибо. – Она поднялась и снова обвела взглядом безликие стены, порождающие клаустрофобию. – Тебе надо взять себя в руки, Брам. Ты плохо кончишь.

– Правда? А я и не знал!

Как и Фия, она остро реагировала на сарказм.

– Ты же не хочешь превратиться в унылого стареющего ловеласа? – отчитывала она меня, направляясь к двери. – Рано или поздно у людей кончится терпение, и тебя перестанут прощать.

Последние слова звучали как отрепетированные заранее, хотя не стану врать, что в них нет горькой правды. Я закрыл глаза, не в силах больше выносить Констанс, а когда открыл, она уже ушла.

– Благодарю за совет, – сказал я в сторону закрывающейся двери.

На Тринити-авеню происходило столько всего – кража у Роуперов, наша «ауди», всюду желтые полицейские таблички, да еще столкновения с Брамом, грозившие достичь апогея – что квартира становилась чем-то вроде убежища. Там можно было выдохнуть и расслабиться. Приходя, я первым делом зажигала ароматическую свечу, включала «Классику-ФМ» или какой-нибудь документальный фильм об искусстве, который не удавалось посмотреть дома, пока дети носились вокруг и вопили про своих покемонов. В отсутствие гостей я избегала алкоголя: заваривала травяной чай и позволяла себе плитку шоколада с каким-нибудь особым вкусом вроде кардамона, морской соли или лаванды. Может, «убежище» – не самое подходящее слово; скорее место уединения.

Пару раз я даже поймала себя на мысли: не привести ли сюда мальчиков на ночь – но это было бы нелогично, ведь я здесь лишь для того, чтобы они жили там.

Что касается Брама, из немногих следов, оставленных им, ни один не указывал на присутствие гостьи женского пола – да и вообще на какие-либо дружеские отношения.