Люсинда Берри - Я не сойду с ума

Холли опустилась на колени. Ханна не поднимала голову.

– Ваш сын серьезно пострадал, и нам важно знать, что произошло. Я понимаю, вы сегодня многое пережили, но нам нужны ответы.

У Ханны из глаз сбежала одинокая слеза и побежала по щеке.

– Ханна? – требовательно позвала Холли.

Я бросился к ней на защиту. Нельзя так давить на человека.

– Врачи дали ей валиум, чтобы успокоить, а она всегда очень сильно реагирует на медикаменты, – объяснил я.

Холли не обратила внимания. Она была сосредоточена на Ханне. Ее никто еще не пытался разговорить. Что, если Холли будет чересчур настойчива? У меня сердце екнуло.

– Вы можете игнорировать меня, но рано или поздно вам придется все рассказать, и чем раньше, тем лучше, – она не отводила взгляда. – Не понимаю, какая мать не попытается сделать все, чтобы помочь своему ребенку.

– Это несчастный случай, – голос Ханны было едва слышно.

– Продолжайте, – кивнула Холли, радуясь, что пробила стену.

Но Ханна не знала, как продолжить. Я беспомощно смотрел, как она мучительно ищет слова.

– Это несчастный случай.

– Да, вы уже сказали. Расскажите подробнее.

Она подождала ответа. Ханна дрожала. Она вцепилась обеими руками в ручки кресла.

– Пожалуйста, прекратите, – сказал я. Я не мог этого больше выносить. Ханна, похоже, тоже.

Холли наконец перевела взгляд на меня.

– Кажется, она очень расстроена.

– Да ладно! – Я дрожащим пальцем показал на кувез: – Вы сына нашего видели? Читали историю болезни?

Она встала лицом к лицу.

– Да, именно поэтому я здесь.

Нам обоим стало неловко. Никто ничего не говорил, пока молчание не стало невыносимым. Наконец она сказала:

– Вы злились, когда приехали домой?

– Я? С чего мне злиться?

– Вероятно, вы могли разозлиться, что вам приходится снова уходить с работы из-за домашних проблем. Я имею в виду, это не первый раз, любому бы это действовало на нервы.

С кем она говорила?

Я изо всех сил сохранял спокойствие.

– Я не злился.

– А Ханна?

– Нет, – голос у меня дрогнул.

– Ханна когда-либо злилась на младенца?

– На Коула?

Она склонила голову набок.

– У вас есть еще один младенец?

– Я могу поговорить с Пайпер? – спросил я.

Пайпер никогда не позволяла себе такой тон. Наверняка все потому, что Холли очень молодая. Она компенсировала возраст надменностью и дерзостью, пытаясь показать свой авторитет но мне это не нравилось.

Она взглянула на Айпад.

– Пайпер Гольдштейн?

Я кивнул.

– Пайпер тоже будет привлечена. Мы будем работать вместе. Она работает в Службе по защите прав детей, а я – социальный работник в больнице.

– Зачем нам два социальных работника?

– В подобных делах всегда участвуют двое.

Я поднял брови.

– Подобных делах?

– Расследованиях по поводу жестокого обращения с детьми.

Я хотела говорить, но оказалась заперта на задворках сознания и потеряла способность общаться с миром вокруг себя. Жизнь бурлила и вертелась, искажая зрение затмевающим все страхом. Лампы в больнице светили слишком ярко и мерцали. Мысли мелькали, я не могла выделить что-то конкретное, кроме постоянной отчаянной мольбы ко всему хорошему, что есть во вселенной:

Пожалуйста, не дайте ему умереть.

Я все видела и чувствовала. И укол иглы, и мокрую салфетку, когда мне делали укол валиума. Я слышала каждое слово врачей и медсестер, крутящихся по палате, как пчелы. Как они обсуждали, что на КТ кровоизлияния не видно и надо сделать МРТ, если вдруг что-то упустили. Заверения, что мозгу просто надо отдохнуть после перенесенного.

Все спрашивали меня, что произошло, и я хотела рассказать. Мозг велел телу произносить слова, но оно не слушалось. Связь нарушилась, порвалась. Части распались в темноту, образовалась пустота. Я могла только беспомощно слушать, как Холли пытала Кристофера вопросами. Никогда не видела его таким рассерженным, как когда она упомянула жестокое обращение с детьми.

– Жестокое обращение? Да вы в своем уме? – от него исходили волны ярости.

Холли приняла удар.

– Вас ведь уже опрашивали, когда вы последний раз обращались за неотложной помощью с Джейни?

– Да, но там все было иначе.

– Почему же? – она скрестила руки на груди. – С вами ведь тогда общался социальный работник больницы, так?

Он расстегнул верхние две пуговицы и ослабил галстук, будто тот его душил.

– Так. Он спрашивал, что произошло с Джейни, мы ему рассказали. Все.

Он не обвинял нас в жестоком обращении с ребенком.

Она изобразила удивление.

– Я тоже не обвиняю вас в жестоком обращении с ребенком.

– Вы это и делаете, – у него на шее вздулись вены.

Она покачала головой.

– Вовсе нет. Я сказала, что мы расследуем возможность жестокого обращения с детьми.

– И в чем разница? – он уставился на нее.

– Мистер Бауэр, понимаю, вы расстроены. Сегодня был тяжелый день. Я просто делаю свою работу, – она сделала шаг назад, освобождая больше места между ними. Кристофер глубоко вдохнул и провел рукой по волосам.

Успокойся, Кристофер. Спокойно.

Нам надо, чтобы он оставался сильным. Всем нам.

Он хрустнул пальцами и потянулся.

– Так что вам от меня надо?

– Нам необходимо знать, что произошло сегодня у вас дома. Как вы думаете, что может помочь нам это выяснить?

Он глубоко вздохнул.

– Меня там не было.

– А кто был?

– Ханна и дети.

– Вы уверены?

Он кивнул.

Вопросы так и сыпались. Они говорили, словно меня рядом не было. Я не успевала следить за ходом действия и осознавать сказанное. Хруст черепа Коула при ударе о край ванны заглушал все, что происходило вокруг. Он врывался непрошеным. С Коулом ничего не должно было случиться.

– Родители часто ведут себя так, как Ханна в больнице? – спросил Люк.

– Да.

– Получается, вы такое уже видели? – Они с Роном снова переглянулись.

– Видела.

Передо мной промелькнули обрывки прошлых случаев. Девочка-подросток, скрывавшая беременность, родила в раздевалке и потом две недели не разговаривала. Девятилетний мальчик впал в кататоническую депрессию, когда его забрали у матери. И младенец Вогнов.

– Иногда после травмы мозг на некоторое время запирается.

– Все полагали, что это и происходит с Ханной? Своего рода посттравматический шок?

– У нас не было повода сомневаться.

– Только не у Холли. Она отправила отчет о ребенке, нуждающемся в органах защиты, основываясь на характере травм Коула, – он постучал ручкой по столу.

Я понимала беспокойство Холли, но я была против того, чтобы отправлять такой отчет, потому что я уже видела подобные травмы у младенцев. Они редко встречались у детей, которых не трясли, но то, что они нехарактерны, не означало, что они невозможны, а другие признаки у него отсутствовали. Ничто больше не указывало на жестокое обращение. У него не было сломанных ребер, припадков, синяков – всего того, что мы видим обычно. И я была уверена, что дело не в жестоком обращении, это ведь Бауэры. Ханна не могла навредить Коулу. Точно не могла.