Клэр Макфолл - Последний свидетель

Что теперь? Брошь все еще была здесь, все еще слишком близко. Но так далеко, что я не успевала ее подобрать. Если я войду в эту палатку, то не вернусь. Существо слишком быстрое. Я беспомощно смотрела перед собой, отчаянно надеясь, что брошь волшебным образом появится, улетит прочь и заберет с собой чудовище.

И пусть я смотрела в одну точку, мои ноги продолжали двигаться. Я не заметила дыру, которую вырыла собственной ногой, пока бездельничала у огня. Лодыжка неуклюже подвернулась, а нога прогнулась под моим весом. Я упала, приземлившись на песок с глухим стуком.

Мое сердце остановилось. Я сделала один быстрый вдох, сгорбила плечи, закрыла глаза. И стала ждать.

Потусторонние визги призрака слышались все ближе, настолько близко, что, казалось, шипели мне прямо в ухо. Но они пронеслись мимо меня. Тень на миг закрыла мир, а потом двинулась дальше. К палатке. К броши.

Я не стала долго раздумывать. Поднялась на ноги с помощью стула. Мягкий шерстяной джемпер Дуги все еще висел на подлокотнике и попался под руку. Я посмотрела на это, посмотрела на огонь. На банку с жидкостью, что аккуратно примостилась рядом. Тик, тик, тик. План сформировался в моем мозгу.

Замахнувшись, я бросила одежду в огонь, придерживая ее за рукав. Огонь почти потух, но я схватила жидкость и принялась отчаянно поливать ею угли. Капли летели на пляж, на мою одежду, на мою руку, но достаточно попало на тлеющий пепел, и джемпер быстро вспыхнул.

– Да!

Я повернулась и бросилась к палатке. Ветер стал еще сильнее, бросая горсти песка мне в лицо, ослепляя меня. Я бежала дальше, таща за собой горящую ткань. Одним плавным движением застегнула молнию на клапане палатки и вылила оставшуюся жидкость на брезент.

Я не знала, было ли существо внутри. Не могла видеть его; не могла слышать. Но брошь была там, и мне оставалось надеяться, что и монстр где-то рядом. Я взмахнула джемпером и обрушила горящий конец на палатку.

Когда огонь коснулся блестящей ткани, из ниоткуда вспыхнуло пламя. Оно ослепляло, охватывало палатку, поднимаясь в небо, как дюжина извивающихся змей. Полное агонии шипение прорвалось сквозь рев огня. Звук перерос в рычание, затем в крик. Он нарастал волнами, оглушая меня. Словно кто-то умирал.

Существо.

Умирает. Хорошо. Именно этого я и хотела.

Я отступила прочь от звука, от сильного жара, покалывавшего мою кожу. Шум уменьшился, когда между мной и огнем пролег один метр, затем другой. Но тепло никуда не делось. Даже стало хуже. Мое лицо было горячим, но источник тепла находился ниже, распространяясь по всему животу. Обжигая. Мучая.

Я горела. Мой джемпер, куда я пролила всего несколько капель жидкости, был охвачен пламенем. Яркий свет палатки приглушил огонь меньшего размера, но теперь я его увидела. Крича и пританцовывая на месте, я била по нему рукой. Огонь сопротивлялся, вынуждая меня снова и снова хлопать по тлеющей одежде. С каждой секундой я все яснее чувствовала, как поджаривается моя плоть. Поднялся тошнотворный запах, вонь плавящегося нейлона с чем-то, почти похожим на еду. Со мной. Я закашлялась, сильнее хлопая по животу голой рукой.

Наконец я победила. Рваный материал висел, дымясь, сквозь зияющие дыры виднелась футболка. Она тоже почернела, но мне было плевать. Все мое внимание сосредоточилось на руке. Или том, что должно было быть моей рукой. Я подняла ее, рассматривая в ярком свете, все еще окружавшем палатку. По силуэту она напоминала скелет. Кожа и мышцы обуглились, обнажив сырые сухожилия и окровавленные кости. Рука задрожала, когда я попыталась согнуть пальцы. Я ничего не чувствовала. Ничего, кроме агонии. Жгучей агонии. Она побежала по моей руке, прямо к центру мозга, где запульсировала, точно сирена. Зрение помутилось, по краям возникла черная рамка. Затем мое тело отключилось.

Сейчас

Я плачу. Нет никакого способа это скрыть, и я даже не пытаюсь. Пусть доктор Петерсен посмотрит. Пусть доктор Петерсен увидит и пусть считает, что он победил. Мне все равно.

Я думала, что забыла страх, панику, чувство беспомощности. Думала, что похоронила их глубоко, там, где они больше не могли причинить мне боль. Ничего подобного. Поток заледеневшей крови в моих венах, грохот пульса, адреналин, бьющий по нервной системе, волосы, что встают дыбом. Я чувствую это. Так же сильно, как и тогда.

Я выдохнула и поняла, что задержала дыхание. Мои руки сжимают друг друга, и раненая правая буквально кричит от боли в знак протеста. Хотя я все равно не могу их расцепить.

Я смотрю вверх; те слезы, которых так старался добиться Петерсен, блестят в моих глазах. Что теперь?

Он странно смотрит на меня, и мне интересно, вижу ли я проблеск его настоящего. Он кажется… растерянным. Как будто впервые задумался, что я говорю правду. Я чувствую первый проблеск надежды за более чем год.

Но момент проходит. Мы возвращаемся к прежней схеме: он – скептичный, самодовольный доктор; я – чокнутая.

– Ты сделала это, Хезер, – тихо говорит Петерсен, очень пристально глядя на меня.

Я не отвечаю, лишь непонимающе морщу лоб.

– Ты это сделала, – повторяет он. – Ты убила своих друзей.

Не реагируй. Не реагируй. Я закрываю лицо как раз вовремя, чтобы не выказать свои боль и негодование.

Я знала, что он думал, конечно знала. Я читала это в его глазах, в изгибе его губ. Но слышать эти слова все равно больно. Каждый раз.

Но доктор Петерсен еще не закончил. Он продолжает тем же тихим, монотонным голосом, как будто пытается ввести меня в транс; словно он гипнотизер, пытающийся записать этот факт, этот лживый «факт» в мой мозг.

– Ты их убила. Мартина, Даррена и Эмму. Ты их убила. Задушила Мартина и Эмму, утопила Даррена. – Он поднимает руку, не давая мне покачать головой. – Они нашли тела, Хезер. Нашли их, наполовину похороненные в дольмене. Не сломанные, будто после падения с большой высоты или из гигантских когтей. В отчете о вскрытии фигурируют синяки на шее у всех трех, в качестве причины смерти указано удушье. – Петерсен делает паузу, убеждаясь, что полностью завладел моим вниманием. – Если бы ты не потеряла сознание от своих ожогов, тебе бы удалось убить и Дуги тоже?

Ожоги.

Я вздрагиваю от слова. Горение. Шипение, вздутие, таяние. Иногда я просыпаюсь посреди ночи и в течение нескольких ужасных мгновений верю, что все еще горю. И тогда я кричу. Кричу, пока в коридоре не раздается грохот ног, моя дверь не распахивается с серией щелчков и не врываются санитары.

Но я спасена от жара своих воспоминаний. Дуги. Гнев прогоняет мои пылающие мысли. Я бы никогда не сделала больно Дуги. Никогда. Я пристально смотрю на доктора Петерсена. Он держит мой взгляд, позволяя тишине тянуться…