Кэти Лоуэ - Фурии [litres]

Она глубоко вздохнула, словно собираясь заговорить; тишину нарушил громкий стук, разнесшийся по всему дому. Я выпрямилась на кровати, чувствуя, как колотится сердце и начинает саднить горло. Подумалось: полиция, женщина с круглыми, как у лягушки, глазами, выспрашивающая из раза в раз, не помню ли я, что случилось в тот день в папиной машине, не могу ли я помочь восстановить картину случившегося. Представила себе ее разочарованное выражение лица. «Ты уцелела, – говорила она, сжимая мне руку. – Ты храбрая хорошая девочка».

Я повернулась к Робин. Она пожала плечами и прошептала:

– Иди посмотри.

Я вышла в коридор и спустилась по лестнице. Мама тупо смотрела на мерцающий экран телевизора.

– Пойду открою, – предложила я, но она никак не откликнулась. По-моему, она вообще не услышала стука.

За треснутым оконным стеклом мелькнула чья-то тень. Я выглянула наружу, всмотрелась. Снова раздался стук, я вздрогнула и обеими руками схватилась за дверцу буфета. Сверху донесся шорох, я подняла голову и увидела на лестничной площадке Робин, выглядывавшую между балясинами перил.

– Вайолет? – Голос я узнала сразу. Это был декан, голос усталый и тусклый. – Миссис Тейлор? – Я посмотрела на Робин, та резко провела рукой по горлу. – Вайолет, я беспокоюсь. Вас уже несколько дней не видно. Просто хочу убедиться, что с вами все в порядке.

Я была как комок нервов и полна сомнений. Неужели это он убил Эмили Фрост? Этот застенчивый, скромный увалень – как он может быть убийцей? Да, но зачем он явился так поздно? Что могло привести его сюда чуть не посреди ночи? Мысли метались в голове.

Он наклонился, вгляделся через стекло, покрывшееся от его дыхания серебристой дымкой. Наконец – показалось, что прошло несколько минут, – он повернулся и отошел от окна. Я с трудом, будто с гирями на ногах, поднялась по лестнице и закрыла за собой дверь в спальню. Робин, бледная, вся в испарине, сидела, скрестив ноги, на кровати.

– Еще бы чуть-чуть… – невесело усмехнулась она.

Я подвинула стул и села, уперев локти в колени; провела ладонью по волосам, путаясь ногтями в колтунах.

– Ты… – начала я, глядя на нее. – Ты действительно считаешь, что это его рук дело?

– А ты нет? – Она прищурилась.

– Я… Я не знаю.

– Алекс так и говорила, что ты забоишься. – Робин вздохнула и откинулась на спинку кровати.

– Я не…

– И еще она говорила, что будешь защищать его.

– Робин…

Она метнула на меня гневный взгляд.

– Нет, Вайолет. Это он виноват в ее смерти. И мы не можем просто… – Дрожа, она обхватила голову руками, расчесывая ногтями лоб. – Мы не можем просто взять и дать ему избежать наказания.

Я закрыла глаза. Какая-то пустота была во всей этой сцене, слова – словно из какого-то фильма: преступление и возмездие, ножи, когти, крики. Все казалось совершенно нереальным, чистой галлюцинацией. Неужели это действительно он убил ее? Я вспомнила запись; скрип двери, осознание того, что теперь их только двое. Вечер, который в его кабинете провела я; выражение его лица, когда он увидел, что мне страшно.

– Верно, – сказала я. – Верно. Не можем.

Я щелкнула выключателем и забралась в кровать. За окном послышался звук заводящегося двигателя, лучи фар, как гвозди, пронзили комнату. Робин во сне крепко стиснула мою руку.

Утреннее солнце залило комнату серебром, и Робин повернулась на бок, прижав холодную ладонь к моему животу.

– Пойдешь со мной на вечеринку к Ники?

– Как? Ты же ненавидишь ее.

– Тем больше причин пойти. – Она усмехнулась и заговорщически подмигнула мне.

– Ладно, так что с деканом? Как насчет?..

– Не сейчас, Вайолет.

Все еще не вполне проснувшись, я закрыла глаза и тут же, почувствовав ее локоть на бедре, открыла их. Увидев, что она вглядывается в какое-то уплотнение на коже, которое появилось лишь несколько недель назад, я поморщилась; она улыбнулась, небрежно потерла это место ладонью, и я успокоилась.

– Когда собираетесь?

– Сегодня вечером.

– Считается, что я не должна выходить из дома. – Я надула губы. Мой домашний арест был идеей Робин.

– Думаешь, там будет декан? – Она фыркнула. – Включи мозги.

– А что нам там делать?

Я потянулась, почувствовала, что она меня внимательно, со всех сторон оглядывает.

– Ладно, – помолчав, согласилась я.

Похоже, чем худее я становилась, чем больше выпирали у меня ребра, тем больше ей нравилась. Мне казалось само собой, что теперь я даже больше похожа на Эмили, чем прежде. Оно и понятно. Если посмотреть фотографии девушек в журналах, согласишься с Робин: стоит нам, женщинам, стать похожими на смерть, мы превращаемся в красоток, подобных моделям.

Робин усмехнулась, поднялась с кровати, переплела волосы. Приводя себя в порядок перед уходом, она повернулась ко мне: рубашка разглажена, галстук ровно на своем месте, в ушах сережки.

– Да, чуть не забыла, – заговорила она, вытаскивая из сумки папку и бросая ее на кровать, – Аннабел сказала, что болезнь не избавляет тебя от необходимости читать. – Я вспыхнула, представив себе, что Аннабел каким-то образом все известно – и то, чем мы занимались, и то, что я вовсе не больна, пусть даже провела три дня дома перед телевизором, и…

– Пожалуйста, – прервала мои мысли Робин.

– Извини. Спасибо.

Губы ее искривились в легкой улыбке, смысл которой остался мне неясен; на какой-то миг я отвлеклась, и Робин словно перестала для меня существовать.

– Ладно. – Она закинула ранец за спину. – Все, я пошла. Попозже увидимся?

– Конечно. – Я встала с кровати. – Погоди, посмотрю, чист ли горизонт.

Она закатила глаза.

– Да не суетись ты, что-то мне подсказывает, что твоя мамаша все равно ни черта не видит вокруг себя.

Она выскользнула из комнаты, не дав мне времени остановить ее, сказать, что эти слова меня задели, – внезапно возникшее желание защитить мать, чувство вины перед ней за грубость, ведь в словах Робин отразилось мое собственное к ней отношение. Я не двигалась с места, пока внизу, отозвавшись легким дребезжанием оконного стекла, не хлопнула входная дверь. Тут я вскочила, собираясь окликнуть Робин, но она уже отбегала от дома и через секунду-другую исчезла из виду.

Я плюхнулась на кровать и подтянула колени к груди; в лучах солнечного света плавали пылинки. Папка валялась у моих ног; я осторожно потрогала ее пальцами, словно опасаясь, что она может загореться. Внизу ожил телевизор: должно быть, маму разбудил стук двери. Я снова невольно поморщилась, вспомнив хамскую реплику Робин, взяла папку и аккуратно открыла.

К верхнему краю первой страницы скрепкой был прикреплен сложенный вдвое лист бумаги. Я развернула его и увидела четкий почерк Аннабел.