Вульф Дорн - Мое злое сердце [litres]

– Но, может быть, я видела его призрак? Возможно, он хотел мне что-то сообщить? Что-то из того, о чем я сейчас не могу вспомнить?

«Так же, как Кевин хотел мне что-то сообщить», – добавила я мысленно.

– Нет, Дора, – возразила мама. – Возможно, дело в моем католическом воспитании, но я в такие призраки не верю. Думаю, что образы наших близких хранятся в нашей памяти и в нашем сердце. Когда я думаю о Кае, он будто рядом со мной. Но он не слоняется по нашему дому и не преследует меня. Поверь, кара: то, что ты видишь и слышишь в последние месяцы, – последствия пережитого тобой шока. Принимай дальше свои таблетки и положись на саму себя и на Бога. Он поможет тебе, дорогая.

С каждым словом ее голос дрожал все сильнее, будто она говорит не для меня, а для самой себя. Когда она встала и направилась к двери, я увидела, что в ее глазах блестят слезы.

– Я приготовлю нам что-нибудь поесть, – сказала она, избегая моего взгляда. – Почему бы тебе не спуститься со мной? Это лучше, чем сидеть здесь в одиночестве и размышлять о призраках.

– Сейчас приду, – пообещала я.

Как только мама вышла из комнаты, я взяла свой медальон и раскрыла его. Несколько секунд я рассматривала щепочки, лежащие на бабушкином изображении Девы Марии. Потом покачала головой. Нет, я тоже не верю в привидения. И я не сумасшедшая. По крайней мере не настолько, чтобы видеть незнакомых людей.

Снова воспоминание, внезапное и ошарашивающее. Оно показалось мне черным зверем, затаившимся в углу.

Я сижу в комнате Кая на пластиковом табуре – те, сделанном в форме коричневой таксы в походных ботинках. Сиденье посередине – подушка, напоминающая куртку. «Почему дети такие глупые? – думаю я. – Неужели они не понимают, что таксы не носят ни ботинок, ни курток?»

В детской полутьма, Каю пора спать, но он никак не хочет засыпать. Он хочет «маму» и беспрерывно выкрикивает это слово. Рев не прекращается ни на минуту. Каждый новый вскрик прибавляет в громкости и мощности.

– Ма-а-ама!

Рядом со мной крутится детский ночник, отбрасывающий на стены и одеяло фигурки персонажей диснеевских мультфильмов: Микки-Маус, Гуфи, Дональд Дак, Тик, Трик и Трак танцуют вокруг меня в сопровождении механической мелодии: «Спи, детка, спи». Не тут-то было. Спать детка вовсе не намерена. Кай хочет увидеть маму.

Я читаю ему его любимую книжку. Историю о тигре Титусе, размышляющем, в какой цвет ему лучше покрасить дом: в светло-желтый, цвет желтка, лимонный или оранжево-желтый? Наконец он останавливается на цвете подсолнухов. При этом я ощущаю не желтую краску, а кроваво-красную. Такую же красную, как моя злость, растущая с каждым новым «Мама-а-а!». От киновари к бордово-красному.

Я продолжаю читать в надежде, что Кай все же заинтересуется своим любимым тигром и успокоится.

– Посмотри же, крикун, вот тигр, – показываю я картинку.

При этом я вся в мыслях о Бене, о его вечеринке. Я долго размышляла над тем, стоит ли мне ему позвонить и объяснить, почему я не смогла прийти к нему на день рождения. Мне не хотелось его обманывать: он сразу почувствует ложь. Он подумает, что неинтересен мне, и это все погубит. В конце концов, все обстоит как раз наоборот. Но, с другой стороны, если сказать ему правду, я буду выглядеть глупо. «Мне жаль, но я не смогла прийти, потому что мои родители празднуют годовщину свадьбы, а я должна возиться с моим маленьким братом»? Нет, это детский сад. Бен не должен видеть во мне пятнадцатилетнюю соплячку. Ему сегодня исполняется семнадцать.

Наконец я решила не звонить, а завтра утром заглянуть к нему и передать портрет, вставленный в рамку иупакованный в дорогую подарочную бумагу. По реакции Бена я пойму, как мне извиниться за сегодняшний вечер. Возможно, он даже не спросит, почему я не пришла, когда увидит свой портрет. Конечно, он обрадуется. Я пыталась представить, как он меня отблагодарит. Может быть, пригласит куда-нибудь вместе сходить? В кино или на дискотеку, где мы будем только вдвоем.

На первом этаже звонит телефон. Лицо Бена рассеивается в моем воображении. А рядом снова орет Кай своим кроваво-красным криком:

– Ма-а-ама!

Я кладу книжку ему в кроватку, кричу на него, мол, пусть сам дочитывает свою идиотскую историю, отчего братец начинает реветь еще громче. Однако я радуюсь возможности ненадолго выйти из комнаты, потому что красный цвет в моей голове уже начинает дымиться, как лава в жерле вулкана перед извержением. Крик маленького монстра преследует меня, пока я спускаюсь по лестнице к телефону.

– Заткнись же, в конце концов, – шепчу я себе под нос, – дай мне минутку передышки.

Снимая трубку, я вижу цифры на дисплее: 23:19. Затем отвечаю, и…

… Резко вынырнув из своего сна, я на какой-то миг подумала, что в спальне что-то взорвалось. Но это был всего лишь близкий раскат грома. Снова гроза. Зачастили они этим летом.

Я села на постели и посмотрела в окно. От грозовых туч ночь была кобальтово-черной. Время от времени мигала звезда, когда легкий летний ветер раздувал облака. В моей комнате было нестерпимо душно. Я вспотела, как в сауне. Струи пота текли по всему телу. Тонкое покрывало я давно скинула с кровати, но сейчас чувствовала себя так, будто укрыта целым ворохом одеял.

Когда очередная молния ярко осветила спальню, у меня сердце чуть не остановилось от ужаса. На долю секунды я увидела, что кто-то стоит около письменного стола. Вспышка погасла очень быстро, так что я ничего не успела как следует разглядеть. Одно мне было ясно: это не мама. Маму я бы узнала. Для ее роста фигура слишком маленькая. Я хотела закричать – и не смогла. Рот словно зашили, мне не хватало воздуха. От ужаса я едва могла пошевелиться.

Дрожа всем телом, я посмотрела на то место, где видела фигуру. Глаза мне ослепила недавняя вспышка, и приходилось снова привыкать к темноте. Но и без того я чувствовала чужое присутствие. Некое существо стояло рядом и внимательно на меня смотрело. Как этот человек сюда проник? Вскарабкался по крыше и влез в мое открытое окно? Входная дверь заперта, это я точно помнила. Мое сердце отчаянно билось, мне нужен был воздух. Затем снова сверкнула молния, и на сей раз я увидела, кто стоит в моей комнате. Тоже на мгновение, но его оказалось достаточно, чтобы замереть от страха.

Это была девушка – невысокая, тоненькая, с короткими темными волосами. Кожа ее была желтоватого цвета и покрыта волдырями, но страшнее всего выглядели ее огромные глаза. Они были как у насекомого – гигантской мухи, саранчи или паука. Такие же пронзительно черные, словно могли поглощать свет. Одного такого взгляда на небо хватит, чтобы погасить и луну, и звезды. И снова эта ухмылка. Боже, до чего она была ужасна! «Если бы у зла было лицо, оно было бы именно таким», – пронеслось у меня в голове.