Уильям Байер - Фотография из Люцерна [litres]

Ева продолжает:

– Когда Сомс впервые связался со мной, я послала его подальше. Не люблю ниспровергателей. Однако месяц назад он снова мне написал. Сообщил, что приобрел копии писем, якобы подтверждающие связь между Гитлером, Саломе и Фрейдом. Сказал, что даст мне их прочесть при условии, что я приеду в Нью-Йорк и покажу ему рисунок. Вот, собственно, причина для встречи.

Мы едем по узким улочкам, вдоль которых выстроились четырехэтажные дома из кирпича. Наконец, автомобиль тормозит перед узким трехэтажным деревянным строением. Облицовка тут унылого серо-зеленого цвета, а жалюзи на всех окнах закрыты.

Мы выбираемся из автомобиля и раскрываем зонты. Передняя дверь распахивается сразу, едва мы к ней подходим. На пороге – невысокий лысеющий мужчина среднего возраста с морщинистым лицом и неухоженной эспаньолкой.

– Полагаю, фрау Ева Фогель? – Он делает старомодный поклон. – Или к вам следует обращаться «графиня»? – Не дожидаясь ответа Евы, он смотрит на меня. – А вы, дорогая, должно быть, актриса Беренсон. – Он снова кланяется, предлагает не бояться его пса, крупного черного добермана, который не сводит с нас взгляда. – Чарли может быть опасен, если считает, что незнакомец пришел с недобрыми намерениями. Однако, услышав, как тепло я вас приветствовал, он будет вести себя ласково, как кошка. Не так ли, малыш Чарли?

Пес рычит, роняя на пол капли слюны, затем поворачивается и уходит вверх по лестнице. В доме мрачно: шторы задернуты, электрические лампы горят тускло.

Кажется, хозяина надо бояться больше, нежели его собаки.

Я кошусь на Еву, ловлю начисто лишенный энтузиазма взгляд. Впрочем, у них это взаимно.

– Не хочу показаться грубым, – говорит хозяин, – но в этом доме есть правило: никакой съемки, никаких записывающих устройств, никаких телефонов; все можно оставить здесь. А потом – милости прошу ко мне в кабинет.

Мы с Евой переглядываемся, пожимаем плечами и подчиняемся. Сомс приводит нас в небольшое помещение, в котором расположено множество запертых на затейливые замки сейфов. Жалюзи на окне закрыты; на столе мерцают два компьютерных экрана. В центре комнаты треугольником составлены стулья. Сомс предлагает нам располагаться и занимает место напротив.

– Я прекрасно знаю, что обо мне говорят. Что я безумец и психопат, что у меня навязчивая идея. Но однако же, – тут он неприятно усмехается, – есть люди, готовые на все, лишь бы меня остановить. Ярые поклонники Фрейда, само собой, его ревностные приспешники, для которых каждое слово мастера – святое писание. Они люто ненавидят всех, кто придерживается противоположного мнения. Они высмеивают мои исследования и меня самого. Мне это безразлично. И как Самсон разрушил святилище Дагона, я низвергну миф о Фрейде. – Он снова усмехается. – Вы скажете: такая страсть – и такая приземленная цель. Однако, дорогие дамы, не впадайте в повсеместное заблуждение: эта цель огромна. Если такому несомненно одаренному человеку, как Фрейд, позволено выдавать за науку профанацию, тогда «наука» не имеет смысла.

Ева смотрит на него.

– Все это я уже читала в вашем блоге. Но ведь на вас ополчились не только последователи Фрейда?

– Ну, разумеется, есть другие! Моссад прослушивает мои разговоры и пытается взломать шифр. Зачем они это делают, спросите вы? Они в ужасе: ведь если я смогу доказать, что Фрейд был знаком с Гитлером, знал его задолго до того, как тот пришел к власти; если он знал и ничего не сделал, чтобы его остановить, – то, в метафорическом смысле, в Холокосте виноваты сами евреи. А такое разоблачение от «ученого-гоя» для них нестерпимо.

Мы оторопело слушаем, а Сомс хохочет. Ясно, ему ужасно нравится такая реакция.

– А ведь есть еще поклонники Гитлера…

В точности, как предупреждала меня Ева, он несет какой-то бред, заканчивая свой страстный монолог словами:

– …так что, сами понимаете, меня атакуют с трех сторон. Иметь врагов хорошо. Держит в тонусе. Ладно… теперь, когда мы со всем этим разобрались, давайте займемся делом. Графиня, рисунок при вас?

Глядя ему в глаза, Ева спрашивает:

– А письма? Письма при вас?

– Ха! А вы мне по нраву, графиня! Я тоже сторонник такого подхода.

В его «почтительном» обращении звучит насмешка. Я кошусь на Еву и вижу, что она злится.

Сомс этого словно не замечает. По его словам, большая часть материалов из архива Фрейда, размещенного в Библиотеке Конгресса, недоступна («во многих случаях еще в течение пятнадцати лет, а в одном – до две тысячи сто второго года, вы только представьте!»). Однако он все-таки получил доступ к закрытым материалам («Ну, скажем так, я прикормил местную моль. Ведь библиотекари так мало зарабатывают»). В результате он якобы смог получить фотокопии фрагментов переписки Саломе и Фрейда, в которых содержится признание.

Он говорит:

– Позвольте мне зачитать перевод следующего интересного пассажа: «Что касается юноши, чей рисунок мы с вами когда-то анализировали перед моим отъездом из Вены, помните? Я что ни день изумляюсь причудам судьбы. Двадцать лет назад он пресмыкался передо мной. Сейчас вся Германия пресмыкается перед ним! Какой поворот!»

Ева не отводит от него взгляда.

– Могу я увидеть эти письма?

Снова поединок взглядов. Сомс отвечает:

– Разумеется. А могу я одновременно увидеть рисунок?

Я вижу: Ева колеблется. Если она покажет Сомсу рисунок, то ей нечем будет вести торговлю. С другой стороны, если она прочтет письма, то узнает, что Лу Саломе думала о ее отце.

– Да, – наконец отвечает она. – Без разрешения не копировать. Это ясно?

– То же условие в отношении писем. Можно читать, но нельзя делать записи.

Она кивает, открывает сумку и достает два листа бумаги.

– Передняя и задняя сторона. Оригинал я не привезла.

– Понятно. – Сомс одной рукой берет протянутые листки, другой подвигает ей копии писем.

Почти сразу он радостно вскрикивает; а потом восклицания следуют одно за другим: «О господи!», «Разве это не чудо?!», а потом совсем громко: «Боже, я сейчас упаду в обморок!»

Однако Ева не слушает. Она поворачивает ко мне ошеломленное лицо и шепчет:

– Все сходится. Отца действительно отправили добыть рисунок. Письмо это подтверждает.

Сомс тоже ничего не слышит и не видит. Он бьется в экстазе.

– Это бомба! Миф о Фрейде взлетит на воздух! Фрейд знал, он собственными глазами видел патологию, однако и словечка не проронил!

Ева поднимается.

– Спасибо за интересную встречу, – говорит она. – Нам пора идти.

– Пожалуйста, подождите! – умоляет Сомс. – Мы же еще не договорились!

– Нет предмета для переговоров. Я всегда знала, что рисунок аутентичен. Сейчас это подтверждено, и вопрос себя исчерпал.