Луиза Дженсен - Свидание [litres]

Незнакомец пускается наутек, Бен – за ним.

Я хватаю Бренуэлла за ошейник, чтобы он не ринулся следом, и запираю в кухне. Выхожу из дома, оглядываюсь. Длинная улица пуста. В оранжевом свете фонарей клубится туман.

Где-то далеко, со стороны паба, кричит человек.

Спешу на звук. Адреналин притупляет боль в лодыжке, ноги в носках с замшевой подошвой шлепают по тротуару. Стекла припаркованных машин покрываются инеем – скоро он превратится в лед. Усиленно работая руками, я не замечаю холода, мышцы ног горят.

Бен.

Сигаретный дым смешивается с холодным воздухом, я пыхчу. Здесь видно лучше. Фонари освещают подвесные вазы с пожухшими останками розовых и фиолетовых летних цветов. Ветер со скрипом раскачивает вывеску. Я неуверенно замедляю шаг. В пабе, как обычно по пятницам, царит оживление. К стене прислонились курильщики. Среди них – женщина с блестящим черным каре и в суперкороткой юбке. Ноги от холода пошли пятнами. Курит и переминается на невообразимо высоких каблуках. Кучка мужчин обсуждает завтрашний матч, одеты в джинсы, футболки – несмотря на температуру – и кроссовки.

– Эй, цыпа! Собралась баиньки?

Вспоминаю про тонкую ткань пижамы, скрещиваю на груди руки и, не поднимая головы, тихо иду мимо. Вдруг понимаю: один из них может быть Юэн! Вздрагиваю.

– Не лезь к ней, – произносит другой мужской голос.

Во мне вспыхивает благодарность, но голос продолжает:

– Хорошая пижамка! Отлично подойдет к моей кровати!

От их гогота становится страшно.

– Пойдем, покажу тебе класс!

– Без микроскопа она твой «класс» не разглядит, – фыркает женщина, швыряя окурок в недопитую бутылку сидра. Красный кончик шипит и темнеет. – Оставь ее, дебил… Ты в порядке?

– Я ищу мужчину…

– Считай, уже нашла! – Передо мной выскакивает какой-то мужик и хватается за свое хозяйство в штанах.

– Хиляй отсюда! – отталкивает его женщина.

– Мой брат гнался за одним человеком…

– Ага, они побежали в переулок, – кивает вправо.

В глубине души надеюсь, что женщина предложит меня проводить, но она, пошатываясь на тоненьких каблуках, идет обратно в паб, и мужчины следуют за ней точно овцы.

Днем по переулку носятся дети – это короткая дорога в школу. Ночью он зияет, словно раскрытая пасть, готовая тебя заглотить. Сначала я ничего не вижу и не слышу. Делаю шаг вперед к осколку света на другом конце. Еще шаг.

Хлопок.

Резко оборачиваюсь, сердце колотится, но голоса угасают, и я понимаю, что это закрылась дверь паба. Где-то с ревом заводится мотор.

Еще шаг.

Неясный звук.

Четвертый шаг.

Впереди какое-то шевеление. Прищуриваюсь, однако разглядеть не могу.

– Бен?

Кто-то стонет.

– Бен!

Теперь я слышу, это он. Бросаюсь на помощь. Он скорчился на земле. Наклоняюсь, ищу в темноте его руку, нащупываю пульс.

– Ты ранен?

Риторический вопрос, рожденный беспомощностью.

– Меньше, чем он…

Моя паника слегка утихает.

Бен с трудом садится, потом, шатаясь, встает, приваливается на меня и обхватывает для равновесия за шею.

– Идти можешь?

– Да, все нормально, – говорит он, хотя это, очевидно, не так.

Медленно бредем по переулку. У меня подкашиваются ноги, я стараюсь поддерживать брата и не думать о тех годах, когда могла запросто, одним махом подхватить его на руки, а он вцеплялся в меня как обезьянка. Боль стреляет от плеча в шею. Голень снова пульсирует – адреналин схлынул. У бара больше никто не курит; двое парней открывают дверь.

– Сейчас ширнемся и…

С языка у меня готов сорваться саркастический комментарий, но я стискиваю зубы. На эту ночь неприятностей хватит.

Устраиваю Бена на диване. Открываю кухонную дверь, чтобы взять миску с теплой водой, и Бренуэлл радостно тявкает. Иду в ванную, достаю бутылку антисептика и вату.

Брат бледный как мел. Очки перекошены, на белой рубашке кровь. Распухшая щека исцарапана крест-накрест, на лбу зреет синяк.

– Прости меня!

Опускаюсь рядом на колени и смачиваю вату. Осторожно прикладываю к ране.

– Ты не виновата. Жаль, я его упустил.

– Что произошло?

Мягко ощупываю рану. По-моему, чистая, грязи нет.

– Я погнался за ним, свернул в переулок, а там темно, не видно. Он бросился на меня и толкнул к стене. Наверно, я ударился головой, потому что больше ничего не помню.

– Надо отвезти тебя в больницу.

Откручиваю крышку антисептика; резкий запах щекочет ноздри. Прикладываю к ране, и Бен морщится.

– Жив буду… Помнишь, ты мазала мне колени в детстве?

– Ты без конца их разбивал.

Подступают слезы.

– Если с тобой что-то случится, Бен…

– Ничего со мной не случится. А вот ты меня беспокоишь, Кошечка. По-моему, надо сообщить в полицию.

Я выпрямляюсь, бросаю вату на пол и отпихиваю Бренуэлла, который ее обнюхивает.

– Ты его рассмотрел?

– Нет, лица совсем не видел. Но надо рассказать про субботу. Даже если ты ничего не помнишь, хотя бы останется запись, что мы к ним обращались.

– Ты прекрасно знаешь, почему я не хочу идти в полицию.

– Сейчас все по-другому. Прошу тебя, Эли! Что, если он снова придет, а меня не будет рядом?

Закусываю нижнюю губу, взвешивая варианты. Перчатки. Кровь. Если вдруг не можешь жить после того, что сделала. Мне страшно. Боюсь того, что´ полиция выяснит, если начнет копать. Боюсь того, что´ могу выяснить сама. Однако брат будет очень переживать, если я не сделаю заявление. Гляжу на него, бледного и потрясенного, с блестящей кровью на щеке, и думаю, что учитывать только свои желания – эгоистично.

– Принесу телефон, – говорю я.

Мобильный заряжается на кухне. Вынимаю его из розетки, нажимаю «разблокировать» и вижу сообщение с незнакомого номера.

Если не хочешь, чтобы с братом что-то случилось, не ходи в полицию, Эли. Каково ему будет, если он узнает, что ты сделала? И если увидит это.

Сначала я не понимаю. Что увидит? Телефон снова пикает – еще одно сообщение, на сей раз видео. Открываю, и сердце екает. Съемка темная и нечеткая, но, без сомнения, сделана в гостиной. Единственный источник света – чайные свечи. Судя по ракурсу, снимали от телевизора: пастельно-розовые обои с серо-голубыми птицами, безликие ангелы, книжный шкаф, на котором стоит моя розовая коробка в цветочек… Но я едва замечаю все эти подробности. Мой взгляд прикован ко мне. Я двигаю бедрами спиной к камере, светлые волосы рассыпались по голой спине; зеленое платье, в котором я была в ту субботу, снято до пояса. Кончики грудей прыгают вверх-вниз. Подо мной голые мужские ноги, брюки спущены ниже колена, руки обхватывают талию, со всей силы прижимают к себе. Он смотрит прямо в камеру, но его лицо в тени. Хотя я бы все равно не узнала. Нельзя никому это показывать. Наверно, снято в прошлую субботу, но я ничего не помню. Не заметно, чтобы я протестовала, и все-таки я не пошла бы на секс с практически незнакомым человеком, просто не согласилась бы. Чувствую себя испачканной, изнасилованной. Ужасно стыдно. Телефон снова пикает. Те же три слова.