Луиза Дженсен - Свидание [litres]

В ее глазах блеснула искорка восхищения. У остальных ребят в нашем классе были скучные дискотеки в местном кафе.

А еще новое платье-стретч, мини. Обязательно из «Топшопа».

– Рок-н-ролл рулит! – заявила Мелани, позвякивая браслетами на руке.

Мелани ходила на каблуках, даже в школу. Я пробовала надеть мамины, пока она была в ванне, и подвернула ногу. Попросила, чтобы мне купили туфли на каблуке. Если пораньше открою подарки, будет время порепетировать перед зеркалом, виляя бедрами, как Мелани. В конце списка я добавила куклу Братц. Я не собираюсь с ней играть, конечно, но, по-моему, они классные. Спрячу в шкаф, пока Мелани не уйдет. На всякий случай, чтобы она меня не обсмеяла.

Наконец скрипит дверь родительской спальни.

– С днем рожденья, принцесса!

Папа поднимает и кружит меня, как будто мне пять лет, и, хотя мне это нравится, я говорю, чтобы он потом так не делал.

– Боишься, что я тебя опозорю, а? – Он осыпает меня поцелуями, и я отворачиваюсь от его зловонного дыхания.

– С днем рожденья, родная!

Мама улыбается, но вокруг ее покрасневших глаз нет веселых морщинок-лучиков, и она едва на меня смотрит. А на папу не может смотреть вовсе. Я обхватываю его ногами за талию, как обезьянка, и заглядываю через его плечо в родительскую спальню. На шкафу, куда обычно кладут подарки, – пусто.

– Сейчас напеку тебе блинов с кленовым сиропом, а потом съезжу за подарками, – произносит папа, читая мои мысли.

Мама стреляет в него «лазером». Наверно, считает, что сладкое на завтрак – плохо. Папа приседает, я крепче обвиваю руками его шею, и он несет меня вниз по лестнице.

В доме пахнет чесночным хлебом. Мама на кухне гремит кастрюлями. В гостиной крутится диск с альбомом Аврил Лавин. Его подарила Мелани. Правда, Иззи нашептала, что она стащила его в музыкальном магазине. Я развернула обертку, а Мелани сказала, что покажет, как сбросить треки на айтьюнс и айпод. Уголки ее губ насмешливо дернулись, когда я объяснила, что подарок еще не принесли. Как будто я вру.

Мелани пришла со своим набором косметики и взяла на себя роль визажиста. Я тоже хотела попробовать, но она вырвала у меня кисточку и заявила, что она тут самая опытная. Наверно, так и есть. Ее мама выписывает «Космополитен», и мы на переменках передаем его по классу. От некоторых статей я чувствую себя жарко и странно, но одежда там очень клевая. Лорел еще нет, она вечно опаздывает.

– Уберите со стола все лишнее, через десять минут будет торт с чаем, – кричит мама.

Я встаю, но Мелани хватает меня за запястье.

– Я почти закончила!

Опять растопыриваю пятерню и смотрю, как Мелани наносит мне на ноготь большого пальца синий лак. Иззи сминает ненужную оберточную бумагу и швыряет в мусорное ведро.

– Где папа? – спрашиваю я в сотый раз.

Мама осторожно ставит на стол, покрытый сиреневым муслином, праздничный торт на розово-сиреневой подставке. В сиреневую глазурь воткнута серебристая надпись «С днем рожденья!» и двенадцать бело-розовых витых свечей.

– Скоро придет, – отвечает она, торопливо исчезая на кухне.

Ее слова меня не успокаивают. Он ушел давным-давно. В горле комок, подступают слезы. Он ни разу еще не пропускал мои праздники, даже когда целый день работал. Где он?

– Готово! – Мелани закручивает лак. – Подуй, чтобы высохли.

Она приподнимает брови, и я, чувствуя себя полной дурой, дую на ногти.

Внезапно хлопает входная дверь. В гостиную врывается папа: глаза выпучены, побелевшее лицо блестит от пота. В руках пусто.

– Наконец-то! – кричит из кухни мама.

– Папа! А где подарки?

Стоило словам сорваться с губ, как я тут же пожалела. Мне почему-то страшно, и когда я встречаюсь с ним взглядом, между нами проносится тысяча молчаливых извинений. Хочу сказать ему, что мне плевать на подарки, плевать на все, кроме того, что он пришел, но не успеваю – в дверь громко стучат.

– Лорен! – Я бросаюсь открывать, довольная, что она успела к чаю.

Вряд ли я слышу, что папа кричит мое имя, и только открыв дверь, понимаю, что совершила кошмарную, непростительную ошибку. На пороге полицейские.

– Джастин Кроуфорд! – произносит один из них.

Почти такой же высокий, как странный учитель по физике, которого нам прислали на замену на прошлой неделе. Заслоняюсь от солнца и разглядываю суровое, неприветливое лицо.

– Он в гостиной. – Голос у меня от волнения срывается.

Полицейские топочут по коридору, я бросаюсь следом. Пробегая мимо кухни, вижу, как мама хватает полотенце и обтирает руки. Мыльная пена плавно падает на линолеум, губы округлились буквой «О». Не знаю, зачем полиции папа, но внутри у меня странное ощущение, что дело плохо. Очень плохо.

– Джастин Кроуфорд! – повторяет полицейский, и чувство вины, оттого что я подвела отца, отходит на второй план. Я с облегчением оглядываю комнату.

Папы нет. Долю секунды я надеюсь, что они уйдут и все будет хорошо. Мама принесет пиццу, и, когда мы доедим цыпленка барбекю и последний кусок пепперони, растягивая между пальцами нити расплавленного сыра, я задую свечи и загадаю желание, чтобы полицейские никогда не возвращались. Мои мысли прерывает Мелани, которая размыкает розовые блестящие губы и произносит отчетливо и честно:

– Он за диваном.

Воспоминание прокручивается в памяти как в замедленной съемке.

Борьба. Перевернутая мебель. Папа вырывается, повторяет, что невиновен. У мамы трясутся колени. Прижав кулаки к груди, она истошно кричит: «Нет!» Торт качается на подставке и падает, бисквит разлетается по полу, свечи со щелчком ломаются, я плачу. Если нет двенадцати свечей, нельзя загадать желание. Тогда-то я и поняла, что они уведут папу и жизнь никогда не будет прежней.

Брат съежился в углу, прижал к груди совенка и качается взад-вперед. По пухлым щекам катятся слезы. Аврил Лавин поет «Complicated». На потолке воет пожарная сигнализация. Пахнет горелым чесночным хлебом. Но еще больше, чем боль, стыд и унижение, мне запомнился презрительный взгляд Мелани. И хотя что-то плохое сделал папа, ненавидела я именно ее.

– Эли! – Айрис легонько стучит в дверь. – Как ты там?

Как я? Напугана, одинока и опечалена – это и многое другое. Отвечаю, что все в порядке и что через пару минут спущусь. Убираю открытки и вину подальше в коробку, где их не видно, и выхожу в коридор. В старой комнате Бена приоткрыта дверь. Кровать у окна залита лунным светом. В ней сейчас, конечно, никого нет, но я почти вижу, как маленький Бен в пижаме с рисунком паровозика Томаса стоит на коленях и смотрит ввысь. Совенок Олли лежит на подушке.

– Эта самая луна? – серьезно указывал он пухлым пальчиком в небо, а потом на книжку.

– Эта, другой нет, – отвечала я.

Танцевали они… Лучезарная улыбка озаряла его лицо, когда он слезал с кровати, потирая руками сонные глаза. На краю земли. Его маленькая ручонка в моей. Танцевали они на краю земли. Кружимся, в пижамах и босые. И смотрели ввысь, на луну.