Камилла Гребе - Оцепенение

Все это Афсанех рассказала мне еще при первой встрече. Она не скрывала, что мечтает о собственной семье. И когда она забеременела, мне не хватило смелости сказать, что у меня уже есть трое детей и что для младенца я староват.

Мне не хотелось ее огорчать.

Афсанех так мечтала о семье, а я не сумел ее сохранить. Я должен был сделать все возможное, чтобы помешать нашему ребенку выпасть с третьего этажа.

У меня сердце сжимается при воспоминании, как перемазанная маслом ручонка Нади выскальзывает из моей, а внизу дорожные рабочие бегут к дому.

Если бы не Гржегорж Цибульски – двадцатипятилетний гастарбайтер из Польши – Надя уже была бы мертва. Он попытался поймать ее и притормозил удар.

Мы с Афсанех навестили его с цветами, чтобы поблагодарить. Несмотря на сломанную руку, он был в хорошем настроении и обрадовался визиту.

Мы уже тогда знали, что врачи не дают обещаний, но не могли представить, что это пограничное состояние между жизнью и смертью продлится так долго.

Я смотрю на Надю.

Она мирно спит на больничной койке. Солнечные лучи гуляют по ручке, окрашивая покрытую пушком кожу в золотистый цвет.

Интересно, о чем она думает, погруженная в дрему, называемую комой. Видит ли она сны? Чувствует ли она что-то или пребывает в глубоком сне? Слышит ли она нас так, как можно услышать, что происходит за закрытой дверью, стоит только прислонить к ней ухо? Кто знает, может, оболочка между ее сном и нашей реальностью тоньше, чем мы думаем?

Может, если сильно захотеть, можно до нее достучаться?

Нужно только искупить свою вину.

Снова оно – магическое мышление, которое не приводит ни к чему хорошему, только к самобичеванию и угрызениям совести.

Афсанех поднимается и склоняется над Надей.

– Почему она не просыпается? – спрашивает она.

– Они сказали, что вчера она отреагировала на боль. Это хороший знак.

– Я хочу, чтобы она проснулась, – говорит Афсанех.

Теперь она разговаривает прямо, как дети, не прибегая к вежливым конструкциям и оборотам.

– Ты же знаешь, что на это может уйти время.

– Я больше не могу ждать. Я хочу, чтобы она проснулась сейчас.

Афсанех достает мобильный и садится на корточки.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я.

– Фотку.

– Это я вижу, но зачем?

Она не отвечает. Вместо этого Афсанех садится рядом со мной на стул и что-то начинает писать на мобильном.

Вообще-то в больнице нельзя пользоваться мобильным, но Афсанех плевать. Она утверждает, что по мнению ее друга Луве – доктора физики – мобильный не может повлиять на работу медицинских приборов.

Я краем глаза вижу фото Нади на дисплее. Афсанех отправляет сообщение.

– Зачем ты отослала фото Нади?

– Это для форума.

– Для форума? Ты с ума сошла? Это неуважение и к Наде, и к нам.

– Ты не понимаешь. Мы делимся своими переживаниями. Это помогает нам не сойти с ума. И я не делаю снимков, на которых ее можно было бы узнать.

Афсанех убирает телефон и встречается со мной взглядом. Не знай я, что она бросила курить, поклялся бы, что от нее пахнет табачным дымом. Глаза красные, опухшие. В уголке рта – заживающая ранка. Лоб лоснится, губы бледные.

Впервые за долгое время я не знаю, кто из нас прав.

Это я бесчувственный чурбан, не способный понять ее страдания, или она утратила способность различать границы между частной и общественной жизнью?

Из больницы мы едем домой, чтобы скромно встретить праздник середины лета. По дороге я получаю эсэмэс от Малин.

Читаю и поворачиваюсь к жене.

– Мне нужно на работу.

Она смотрит на меня пустыми глазами.

– Сегодня же праздник середины лета.

– Я постараюсь вернуться пораньше.

Малин ждет меня в конференц-зале.

Довольный десятью сброшенными килограммами, я терпеть не могу моменты, когда приходится держать себя в руках. Это требует дисциплины, которой у меня нет.

Смотрю на стол.

На нем – круассаны с шоколадной начинкой, самые калорийные из всех. Масло, сахар, супербыстрые углеводы – все, что приводит к складкам на животе, – в избытке представлено в этой аппетитной выпечке, перед которой просто невозможно устоять.

Я беру один и говорю себе, что от одного большого вреда не будет.

От одного круассана я не превращусь в жирную бочку.

– Что произошло? – спрашиваю я.

Малин пожимает плечами.

– Без понятия, но надеюсь, что это не займет много времени.

В зал входит Дайте в той же синтетической рубашке, что и вчера, но на этот раз на голое тело.

– Ну что, поболтаем с правой рукой Игоря Иванова? – спрашивает он, присаживаясь на облезлый стол.

Малин с такой силой опускает стаканчик с кофе, что жидкость проливается на стол.

– Что ? Вы нашли Мальте Линдена?

Дайте ухмыляется при виде такой реакции.

– Мы выследили его вчера, а сегодня утром коллеги привезли его на допрос. И разрешение прокурора у нас есть. Так что все шито-крыто.

Малин кивает и вытирает кофе салфетками с рождественским мотивом – завалялись в чулане с прошлой зимы.

– Он протестовал?

Дайте качает головой:

– Нет, он тертый калач. Сидел за хранение наркотиков и насилие. Знает, когда говорить, а когда молчать. Но, разумеется, и свои юридические права тоже знает.

– А ты что ему сказал? – интересуется Малин.

– Что у него такое же право у адвоката, как у шлюхи на медицинскую страховку, – ухмыляется Дайте. – Адвоката он получит, когда ему предъявят обвинение в преступлении, согласно двадцать первому параграфу, что, в свою очередь, предполагает первоначально информирование о соответствующих подозрениях.

Мальте сидит, демонстративно скрестив руки на груди и откинувшись на спинку стула.

Одет он в майку и джинсы, висящие на бедрах. Худой, на грани истощения. Тонкие русые волосы сальными прядями облепили лицо, испещренное шрамами от акне. Взгляд равнодушный и скучающий, словно он в метро, а не на допросе в полиции.

Мы представляемся и садимся за стол.

Мальте хладнокровен, но вскидывает бровь при виде трех человек – обычно допрос ведут двое.

Малин уже собирается включить диктофон, как в дверь заглядывает Малик.

– Дайте, можно тебя на минутку?

– Это срочно? – капризно спрашивает Дайте.

– Это важно.

Дайте со вздохом нарочито медленно выходит из комнаты.

Малин включает диктофон и произносит стандартные фразы. Потом поворачивается к Мальте и прямо спрашивает:

– Ты знал Юханнеса Ахонена и Виктора Карлгрена?

– Нет, – чуть погодя отвечает он, не глядя на Малин.

– Никогда с ними не встречались?

– Нет.

Она кладет на стол перед ним снимки.

– Узнаете их?

– Нет, – отвечает Мальте, не глядя на снимки.

– Попрошу вас рассмотреть снимки, – говорю я.

Неохотно Мальте опускает взгляд и пожимает плечами.