Валентина Назарова - Девушка с плеером

Я провожала глазами остывающее солнце, оставляющее позади тлеющий свет, когда почувствовала колебание воздуха у себя за спиной. Меня как будто обдало холодом.

— Джен? — тихо позвала я в темноту.

Рядом со мной присел Стюарт с банкой сидра. Я выдернула наушники и шутливо ударила его по плечу.

— Между прочим, уже третий раз ты вот так подкрадываешься! Надеюсь, ты знаешь, как оказать первую помощь при инфаркте.

— Извини, я поздоровался, просто не заметил, что ты в наушниках, — виновато усмехнулся он. — Опять.

— Да ничего страшного.

Пару секунд мы просто смотрели за колышущимися на ветру верхушками деревьев в соседнем саду.

— Вижу, ты очень любишь музыку. — Стю отхлебнул сидра.

— Это айпод сестры. Пытаюсь заглянуть ей в душу.

— Можно посмотреть? — Он протянул руку, и я положила холодный кусок перламутра в его раскрытую ладонь. Застрекотало колесико айпода.

— Что скажешь? — осведомилась я через несколько секунд.

— Хороший вкус. Тут есть несколько редких записей The Red Room, я говорил тебе о них, там еще Крис поет. Он дико талантливый, не терпится его услышать завтра. Теперешний солист, Хью Вудвард, довольно посредственный музыкант. Таких миллионы, заметным его делает только внешность и какое‐то непонятное мне очарование. Все девочки его обожают. — Он бросил на меня косой взгляд.

— Ну, видно, я не все, — пожала я плечами. — То есть умом я, конечно, понимаю, почему он считается красавчиком, но равнодушна к такому типу. А вот музыка у них вроде неплохая.

— Вряд ли тут большая заслуга Хью. Все песни пишет Марк Риммер. Он и правда гений. Ну почти. Его песни печальные и веселые одновременно, даже удивительно. И тексты отличные, он придает им особое значение. Это не просто рифмовки. Но, конечно, жаль, что Крис Макконнелл больше не с ним. — Стю грустно улыбнулся, совсем как ты, когда рассказывала про разрыв The Libertines в один из своих последних приездов. — Их дуэт — настоящий огонь. Они были как братья. А потом раз — и все. Сохранилась лишь пригоршня песен и пара видео, но они действительно отличались от всех остальных. Такие явления в рок-музыке нечасто бывают, может, один раз в поколение. Жаль, что им так и не суждено было стать великими. Да и Бен, их старый барабанщик, реально крутой. Сейчас The Red Room — стадионные боги девичьих сердец, но от рока в них осталось немного.

Пару минут мы просто молчали. Стю крутил список песен вверх-вниз.

— А что ты можешь сказать о ней как о человеке, увидев, что она слушала? — спросила я. — Ведь такое зеркало души, как айпод, еще поискать.

— Скажу, что твоя сестра была романтиком. — Он осекся и виновато взглянул на меня.

До меня не сразу дошло, в чем дело.

— Ничего, я тоже постоянно путаюсь, в каком времени говорить о ней.

Мне невольно вспомнились сегодняшние слова Мегс о том, что ты умерла. Я посмотрела в сгущающуюся вокруг нас темноту.

— Так вот, — продолжил Стюарт, — она большой романтик, потому что тут столько всего о любви.

— А разве не все песни на свете так или иначе посвящены любви… или смерти?

Стюарт уставился на меня широко раскрытыми глазами. Не знаю, что это была за эмоция, удивление или восхищение, или и то и другое, как будто я сказала что‐то особенное. Странный паренек. Потом он призадумался, прихлебывая сидр и глядя за горизонт.

— Ну нет, наверное, я не соглашусь. Сложный вопрос. Вот послушай. — Он протянул мне один наушник.

Я придвинулась поближе. Заиграла «Тrue Love Waits», где мне был знаком каждый звук. Мне нравилось, что Стю всегда ждет конца куплета, прежде чем заговорить.

— Ты знала, что песня написана по мотивам сюжета из новостей? — произнес Стю, дождавшись проигрыша. — Про маленького мальчика, которого мать на несколько дней оставила дома одного. Когда знаешь историю, сама песня звучит по‐другому, ее смысл гораздо глубже и она… больнее.

Я кивнула.

— Но ведь все равно это о любви, просто о другой, более вселенской, что ли?

По правде, эта песня всегда вызывала у меня мысли о тебе, запертой в подвале или на чердаке какого‐то страшного дома.

— Она думала о смерти. — Стюарт снова принялся крутить колесико айпода. — Но не как о чем‐то плохом, а как о части жизни.

— А разве можно жить, не думая о ней? У меня вот тоже бывают такие настроения, когда слушаю некоторые песни Coldplay в темноте.

Он скривился.

— Я что‐то не то сказала?

— Ты правда слушаешь Coldplay?

— Ну так, иногда. — Я почувствовала, как щеки одеревенели от смущения, будто я случайно проговорилась, что до сих пор сплю в обнимку с плюшевым медведем. — А что, тебе не нравится?

— Не то чтобы не нравится. Ранние альбомы нормальные. Мне сложно это сформулировать. — Он посмотрел на меня очень серьезно, как будто речь шла о каком‐то принципиальном для него вопросе. — Ника, они же такие пафосные и пустые. Все, что они хотели сказать, они сказали на первом альбоме, а дальше начался бизнес. Они в топе‐то оказываются только потому, что продают альбом за девяносто девять центов.

Я призадумалась.

— Знаешь, сестра сказала мне однажды, чтобы я держалась подальше от притворщиков, — вспомнила я.

Стюарт немного прищурился:

— Притворщиков?

— Ну да. Она считала, что есть настоящие музыканты, а есть имитаторы. Ты про это?

— Интересная мысль. Пожалуй, так и есть.

— Ты можешь объяснить мне, в чем тут смысл?

Стюарт сделал большой глоток сидра.

— Не уверен, что твоя сестра имела в виду то же самое, но я бы объяснил это так. Для нас и нескольких предыдущих поколений музыка неизмеримо важнее, чем просто увлечение или способ снять стресс. Мы вкладываем в нее гораздо больше смысла, она стала для нас целой вселенной, местом, где мы находим себя, нашим способом познания мира. Только сделай погромче — и ты дома, где бы ты ни был. Только подумай: ты ведь не сможешь воспринимать всерьез человека, который слушает R’n’B, если сама слушаешь мэдчестер [6] Направление в британской рок-музыке. Название происходит от слов mad («сумасшедший») и города Manchester , где оно и зародилось. Два ярчайших представителя — The Stone Roses и Happy Mondays . . Дело не в том, что одни группы лучше других, но музыка — самый быстрый способ разделить мир на своих и чужих. При всей ее важности мы не уделяем музыке должного внимания. Ведь все не так просто, как кажется. Нет никаких жанров. Просто есть настоящая музыка, а есть подделка. Существует огромная разница между Nirvana и Puddle of Mud, между альбомом «Multiply» Эда Ширана и Death Cab for Cutie. И существует причина, почему Fall Out Boy всегда будут собирать горстку тринадцатилеток, а на Джерарда Уэя будут ходить толпы, пусть даже My Chemical Romance распались, а его сольные песни — дерьмо. Я даже не уверен, что отличия можно описать логически. Они существуют на уровне инстинкта. Но некоторые люди их видят, а другим все равно. Суть не в том, нравится тебе группа или нет, потому что речь не о восприятии, а о наличии в музыке чего‐то важного. Чего‐то правдивого. Ну или наоборот его полного отсутствия. Например, есть группы, которые я терпеть не могу, но понимаю, почему они важны для музыки и для истории. И популярность, кстати, тоже ни при чем. Тут важна честность: настоящая боль, или настоящее веселье, или еще что‐то. Главное — чтобы только правдивое. Стоит писать песню, только если хочешь сказать что‐то важное для себя самого. Иначе остается лишь притворство. И люди его почувствуют. Да, именно притворство. Можно прыгать по сцене, орать, бросаться в толпу и бить гитары об пол, сочинять песни о тяжелой жизни и проблемах, фотографироваться с фанатами, а потом приходить в отель, пить травяной чай и засыпать в одиннадцать с блаженной улыбкой на лице и анализом мочи как у младенца. Я не осуждаю людей, которые предпочитают травяной чай; я просто хочу сказать, что, как правило, те, кому есть что сказать, горят изнутри, им больно и классно и они заряжают этим всех, кто их слушает. Им нужно заглушать этот огонь, поэтому они пьют, колются и все такое. Музыка не одежда, которую можно скинуть и вернуться к нормальной жизни. Это стигматы. И поэтому Боб Дилан, поющий в «Subterranean Homesick Blues» о том, что ему не хватает доллара по чеку за ужин, гораздо глубже любого конвейерного трека про войну, глобальное потепление и ужасы капитализма от самой прогрессивной вегетарианской группы. Вот как‐то так, наверное. Не знаю. — Он перевел дыхание и залпом допил остатки сидра.