Валентина Назарова - Девушка с плеером

Джен, я нашла твоего убийцу. Я наказала его. Я освободила тебя, Джен. Ты можешь отпустить меня и позволить мне забрать его себе. Думаю, я заплатила достаточно. Теперь он будет моим. Кристофер. Отдай мне его, Джен.

Мне вспомнились слова бородатого парня прошлой ночью: после смерти проживешь еще одну жизнь, которая будет лучше, чем эта. Ты умерла на святой для кельтов земле, значит, твою душу встретит у ворот сам Король Мертвых. Он посадит тебя на свой корабль, и вы отплывете в его царство, на остров Авалон. А потом ты переродишься. Ты уже стала этой землей, этой травой, воздухом, который я вдыхаю. Ты во всем, Джен. Ты повсюду. А я служу по тебе поминальную службу.

Потом я упала на клочок вытоптанной травы и стала смотреть в небо, провожая глазами плывущие мимо призраки облаков. Мне было не страшно, не холодно и даже не больно. Я ни о чем не думала. Я просто лежала, пока бледные предрассветные звезды не заслонило чье‐то лицо.

— Крис? — Я приподнялась на локтях. Я так ждала его, но когда он пришел, ничто во мне не дрогнуло.

Он опустился рядом. В руках у него была бутылка рома, совсем как та, из гримерки. На шее все еще болтался сценический пропуск, на котором крупными буквами было написано: «Артист». Уже светало. Дотронувшись губами до его виска, я почувствовала, как во мне что‐то закончилось, а может, этого никогда и не было.

— Я знал, что найду тебя здесь. — Его взгляд был пустым и отрешенным.

— Что с Хью?

— Умер.

— Где Марк?

— Все еще дает показания.

— Что будет дальше? — обеспокоенно спросила я, но Крис только пожал плечами.

— Надо напиться. — Он открутил крышку, сделал большой жадный глоток и лег на траву.

— Лучше бы нам поскорее свалить отсюда, — тихо сказала я.

Я засмотрелась на мигание стробоскопа и всполохи пламени вдалеке. Потом мой взгляд упал на ботинки Криса. Это были те самые рабочие «Доктор Мартинс», которые валялись у него на крыльце той ночью. Он перехватил мой обеспокоенный взгляд.

— Что случилось, луф? — Он потер усталые глаза кулаком.

— Твои ботинки. — Я заглянула ему в лицо. — Это от них следы на полу во внутреннем дворике «Королевы»? Я видела их у тебя в доме той ночью. А потом они исчезли.

— Так вот почему ты была такой встревоженной, когда я нашел тебя на крыльце?

Я кивнула.

— Ну что ж, если тебе важно знать, то ответ — да, это мои следы на полу.

— Что спрятано в бетоне в том дальнем углу?

— Ничего.

— Но цемент там неровный, будто его специально топтали.

— Я расскажу тебе, как все было. После фестиваля я впал в депрессию. Только подумай, за одну ночь я потерял все: группу, друга… девушку. Я хотел уехать из Ноутона и купил у Бена фургон. Но сбежать оказалось не так‐то просто, если не знаешь, куда бежишь и зачем. Тогда‐то Али и попросил помочь с полом, и я согласился. Физический труд помогает отвлечься. Работа была сделана, и я вернулся через пару дней, чтобы проверить, все ли ровно. Я долго стучался в дверь, но мне никто не открыл. Тогда я обошел сзади и перепрыгнул через забор. Бетон оказался еще немного сырым от дождя, и на нем отпечатались мои следы. Дверь была открыта настежь, и я долго звал Али, но он так и не вышел. Тогда я заглянул внутрь и увидел его. Он висел на балке абсолютно голый. Кругом валялись пустые бутылки, жестяная коробка была открыта, кругом разные штуки… ну ты понимаешь, наркотики… древние полароидные снимки какой‐то спящей девицы в синем лифчике. Нельзя было, чтобы его нашли вот так, среди всего этого дерьма. Я собрал мусор в черный пакет, поднялся наверх, нашел халат его девушки и надел на него. Он был хорошим человеком, Вероника, он не заслуживал позора. Я взял пакет и ушел, стараясь наступать в свои следы.

— Так, значит, ты просто вынес мусор?

— Ну да.

— А жестяная коробка?

— Ты ее видела, я забрал ее себе.

Я смотрела на розовое марево над долиной.

— Расскажи мне о Джен — какой она была с тобой?

— Не знаю, что ты хочешь услышать. — Он полез в карман за табаком и папиросной бумагой и ловко соорудил самокрутку. — Есть столько всего…

— Что угодно. То, что ты сам вспоминаешь, когда думаешь о ней. Если вообще такое бывает…

Он глубоко затянулся и посмотрел куда‐то за горизонт.

— Она очень любила музыку, искренне, всей душой. Она бы никогда не посмотрела на меня, не играй я в группе, ты знаешь. Мы ругались из‐за разных вещей, но чаще всего из‐за The Libertines: она с пеной у рта доказывала, что они лучшая группа на земле. Все твердила, что они настоящие поэты и созданы друг для друга, а их разрыв — чудовищная потеря. А я только смеялся и обзывал их бомжами и цыганами. Знаешь, в пятницу, когда они играли здесь, я смотрел их сет и думал о ней, о том, как она была бы счастлива увидеть их вместе и услышать новые песни. Конечно, они дерьмовые, как и их старые песни. И я сказал бы ей об этом, а она ударила бы меня своим маленьким острым кулачком прямо вот сюда. — Он потер предплечье, как будто и правда почувствовал боль. — Но она была бы так счастлива.

Потом, немного помедлив, я задала еще один вопрос:

— А что ты сделал с ее деньгами, Крис? Когда понял, что произошло нечто ужасное, что ты сделал с ними?

Он тяжело вздохнул:

— Сначала я хотел расплатиться ими за фургон. А потом решил, что так нельзя, ведь это ее деньги. И купил гитару. «Гибсон», может ты видела.

Так вот она, цена твоей жизни, думала я, — красная гитара. Если это послужит тебе хоть каким‐то утешением, у Питера Доэрти такая же. Неплохо, правда?

В полнейшем безмолвии мы лежали на поросшем травой склоне невысокого холма, устало пялясь на разноцветные шатры внизу. Было пять утра. Все слова кончились.

— Пора уезжать, — наконец сказал Крис и подал мне руку.

Мы пошли в сторону Пирамиды, ведь убийц всегда тянет вернуться на место преступления. Светало. То, что издали я приняла за полевые цветы, на деле оказалось фантиками, смятыми жестяными банками и бумажными стаканами. Поселенцы ушли, оставив за собой горы мусора: запекшиеся в грязи резиновые сапоги, печально торчащие остовы сломанных палаток, нетронутые упаковки лапши быстрого приготовления и еще миллион всякой шелухи. Вокруг уже начинали работать сборщики мусора в неоновых жилетах. В грязи у помойных куч дрались за остатки еды налетевшие с моря огромные чайки.

Пирамида стояла посреди усыпанного мусором поля, словно космический корабль, покинутый своими обитателями. Полоски бело-голубой полицейской ленты бились на ветру. Алый занавес был сорван. Гигантские крылатые часы на вершине показывали вечную полночь.

— Какой ужас! — сказала я, озираясь. — Почему никто не забирает свои вещи? Все эти палатки и сапоги — они просто брошены здесь. Кому теперь все это убирать?

— Волонтерам. Тысяча человек убирает территорию за неделю, они ходят и выискивают все до соринки, пока земля не становится первозданно чистой. А через месяц здесь уже снова цветы и трава.