Линкольн Чайлд - Город вечной ночи [litres]

Раздался щелчок, и ее голос пресекся. Гарриман понял, что ее пальцы непроизвольно сжались в кулак, прервав разговор.

Секунду спустя телефон зазвонил снова. Когда звонок отправили в голосовую почту, раздался новый. И еще один.

Потом телефон застрекотал, извещая о прибытии текстового сообщения. Медленными, неловкими движениями, словно в дурном сне, Гарриман поднес телефон к глазам и взглянул на экран.

Это было послание от Антона Озмиана.

Гарриман чуть ли не против своей воли вывел послание на экран:

Идиот. Воистину гордый столп четвертой власти. В своем самодовольном удовлетворении от обнаружения этой истории ты даже не догадался задать себе самый очевидный вопрос: почему я избил того священника. Вот ответ, который тебе следовало бы найти самому. Когда я был алтарным служкой в церкви Богоматери, отец Ансельм надругался надо мной. Он многократно насиловал меня. Годы спустя я вернулся в эту церковь, чтобы он больше никогда не поддавался своим низменным порывам. И вот еще один хороший вопрос: почему меня обвинили только в проступке, да и то вскоре сняли обвинение? Конечно, была сделана выплата вежливости, но церковь отказывалась сотрудничать со следствием, понимая, какая порочащая их информация может всплыть, если они согласятся. А теперь задай себе вопрос: если ты опубликуешь эту историю, на чьей стороне будет симпатия публики – священника или моей? Еще более очевидный вопрос: как поступит совет директоров «ДиджиФлад»? И что скажут люди о том, кто вытащил на свет божий историю о насилии надо мной и о его предсказуемых физических последствиях, которые я преодолел, создав одну из наиболее успешных в мире компаний? Так что валяй, публикуй свою историю.

А. О.

P. S. Счастливой тюремной отсидки.

Пока Гарриман с нарастающим ужасом читал текст, строки перед его глазами начали мерцать и терять очертания. Секунду спустя они вообще исчезли, остался лишь черный экран. Гарриман лихорадочно попытался сделать скриншот, но было слишком поздно: послание Озмиана исчезло так же быстро, как появилось.

Со стоном недоверия и паники Гарриман оторвал взгляд от телефона. Наверное, это кошмарный сон, это просто не может быть чем-то иным. И конечно, как это и происходит в кошмарах, в полуквартале от себя он увидел двух полицейских в форме, смотрящих в его сторону. Один из них показал на него. И тогда – пока он стоял как вкопанный, не в силах двигаться – они побежали к нему, на ходу расстегивая кобуру.

Лонгстрит вместе с Пендергастом, молчаливой тенью шедшим рядом с ним, остановился у дверей типового домика Роберта Хайтауэра на Герритсен-авеню в Марин-парке в Бруклине. Дверь была открыта, и внутрь задувал холодный ветер – короткая подъездная дорожка была покрыта мелким поздним снегом, который выпал лишь прошедшей ночью, – но Хайтауэра это, похоже, не беспокоило. Пространство внутри было заполнено полуразвалившимися верстаками, компьютерами разной степени морального износа, платами с потоками проводных кос, старыми электронно-лучевыми мониторами, поцарапанными, побитыми инструментами, висящими на крючках на стене, ленточными пилами, пресс-клещами и настольными тисками, целым рядом паяльников, полудюжиной органайзеров для мелких деталек, множеством открытых ящиков, в которых виднелись шурупы, гвозди, резисторы. Трудившийся за одним из верстаков Хайтауэр, человек плотного сложения, с короткими, но густыми седыми волосами, полностью закрывавшими макушку, выглядел лет на шестьдесят.

Он взял жестянку с припоем, надел на нее крышку и положил на стол.

– Значит, по утверждению Озмиана, из всех людей, которых он облапошил, уничтожил или кинул иным образом, именно я ненавижу его сильнее других?

– Верно, – кивнул Лонгстрит.

Хайтауэр издал саркастический, безрадостный смешок:

– Какая высокая оценка.

– Справедливая? – спросил Лонгстрит.

– Представьте себе человека, у которого было все, чего можно пожелать, – сказал Хайтауэр, погружаясь в работу за верстаком. – Хороший дом, красавица-жена, отличная карьера, счастье, успех, богатство… и тут этот ублюдок забирает у вас все. Так занимаю ли я первое место в шкале ненависти? Да, вероятно. Пожалуй, я тот, кто вам нужен.

– Этот алгоритм, который вы изобрели, – сказал Лонгстрит. – Аудиокодек для сжатия и одновременного стриминга файлов. Не стану делать вид, будто я что-то в этом понимаю, но, если верить Озмиану, он был оригинальным и весьма ценным.

– Это работа всей моей жизни, – ответил Хайтауэр. – Я даже не понимал, до какой степени мое существо пребывает в каждой строке кода, пока его не украли у меня. – Он помолчал, оглядывая верстаки. – Мой отец служил патрульным полицейским, как и отец его отца. С деньгами всегда было не густо. Но этих денег хватило, чтобы купить детали для любительской рации. Только детали. Я сам ее собрал. Так я узнал основы электронной техники, телефонии, аудиосинтеза. На той основе я получил грант для учебы в колледже. А потом мои интересы от железа переместились в область программирования. Та же музыка, только инструменты другие.

Наконец он оторвался от своих занятий и повернулся к ним, переводя с одного на другого взгляд, который Лонгстрит мог бы описать как загнанный.

– Озмиан забрал это у меня. Все подчистую. И вот я здесь. – Он обвел рукой мастерскую и горько рассмеялся. – Ни денег, ни семьи. Родители умерли. И что делаю я? Живу в их доме. Последнего десятилетия словно и не было, разве что я постарел на двенадцать лет, и мне нечего предъявить за это. А благодарить за все случившееся надо одного сукина сына.

– Насколько мы понимаем, – сказал Лонгстрит, – во время и после захвата вы беспокоили мистера Озмиана. Отправляли ему письма с угрозами, грозились убить его и его семью, вплоть до того, что он получил ограничительное судебное постановление на вас.

– И что? – с вызовом ответил Хайтауэр. – Вы можете меня в этом обвинять? Он лгал под присягой, вилял, измотал меня юристами до смерти и, можете не сомневаться, наслаждался каждой минутой происходящего. Если ты хоть наполовину мужчина, ты должен отвечать тем же. Я мог это вынести, но моя жена – нет. Съехала в пропасть в состоянии подпития. Сказали, это был несчастный случай. Вранье. – Он резко рассмеялся. – Это он виноват. Это Озмиан ее убил.

– Насколько я понимаю, – впервые подал голос Пендергаст, – в тот трудный период до трагической смерти вашей жены в ваш дом несколько раз вызвали полицию из-за домашнего насилия?

Руки Хайтауэра, которые до этого витали над рабочей поверхностью верстака, неожиданно замерли.

– Вы не хуже меня знаете, что она ни разу не подала жалобу в суд.

– Нет, не знаю.

– Мне об этом нечего сказать. – Его руки снова начали двигаться. – Забавно. Я все время прихожу сюда, вечер за вечером, слоняюсь тут без дел. Наверное, пытаюсь совершить второй мозговой штурм. Но теперь все без толку. Молния никогда не ударяет дважды в одно место.