Линкольн Чайлд - Город вечной ночи [litres]

P. S. За нами следят.

А.

Лонгстрит стер послание и задумчиво положил телефон на ночной столик. «Преступники». Множественное число не было опечаткой, на что указывало латинское «sic» – «так». Значит, их больше чем один. Дело и в самом деле серьезнее, чем ожидалось. Может, это Хайтауэр и другие? Лонгстрит попытался расширить фактологическую часть короткого послания Пендергаста. Получалось, что тот нашел что-то очень важное о разоренном предпринимателе. Но из послания также вытекало, что связи Хайтауэра с полицией гораздо глубже, чем они подозревали. «Преступники». А что, если Пендергаст намекает на заговор внутри нью-йоркской полиции? Что ж, всем известно про ее прежние шалости. Неудивительно, что секретность была так важна, в особенности еще и потому, что у Пендергаста имелось достаточно оснований, чтобы использовать слово «арест».

Лонгстрит знал, что Пендергаст не любит отправлять электронные послания и редко это делает. Однако в данном случае ситуация сложилась настолько критическая, ставки так выросли, а подозреваемые преступники занимали такое высокое положение, что это требовало чрезвычайных мер предосторожности.

А что насчет слежки за ними? Не означает ли это, что рабочий телефон Лонгстрита подвергается опасности? В подобное верилось с трудом; ФБР пользовалось новейшими системами шифрования и защиты. Черт бы подрал Пендергаста и его намеренно загадочные методы. Лонгстрита одолевало любопытство: что же такое нашел агент? И еще… что это за место – «старый „Кингс-Парк“»?

Он включил ноутбук, открыл безопасный браузер «Тор» и с его помощью вышел в темную сеть. Подобное действие со стороны высокопоставленного сотрудника ФБР было нарушением правил, но если его электронная почта, телефон и эсэмэс оказались уязвимы, как намекал Пендергаст, то небезопасен и его предпочтительный браузер. А с «Тором» он хотя бы мог провести неотслеживаемый поиск.

Уже через несколько минут он узнал, что «Кингс-Парк» – это огромная, разбросанная на большой территории психиатрическая больница на Северном берегу Лонг-Айленда, построенная в конце девятнадцатого века, а теперь заброшенная. Он вывел на экран карту этого места. Здание 44 представляло собой небольшое складское сооружение, которое поначалу использовалось как склад съестных припасов для всего этого огромного комплекса.

Запомнив карту, Лонгстрит закрыл браузер, потом быстро выключил компьютер. Почему психиатрический центр в «Кингс-Парке»? Но, подумав немного, он понял, что Пендергаст нашел идеальное место для встречи: оно находится за пределами Нью-Йорка, что снижает эффективность любого грязного наблюдения со стороны нью-йоркской полиции, при этом оно уединенное и в то же время легкодоступное. А здание 44 явно было выбрано по той причине, что к нему можно подъехать с Олд-Док-роуд, рассекающей территорию больницы на две части.

Оставалось только одно – связаться с д’Агостой. Для этого Лонгстрит решил воспользоваться своим обычным телефоном, сделать всего один звонок, вроде как ни о чем. Он просмотрел список своих контактов, нашел номер д’Агосты, набрал.

Хотя не было еще и половины седьмого, д’Агоста ответил после первого звонка, и его голос не звучал сонно.

– Да?

Лонгстрит отметил, что д’Агоста не назвался.

– Лейтенант?

– Да.

– Знаете, кто я?

– Я абсолютно уверен, что наш общий знакомый называет вас иногда только первой буквой – Г.

– Верно. Пожалуйста, отвечайте максимально коротко. Он вышел с вами на связь?

– Да.

– И назвал место, куда мы с вами должны отправиться?

– Нет. Только сказал, чтобы я ждал звонка от вас – важного и конфиденциального.

– Отлично. Я буду ждать вас в полдень у входа в вашу фирму.

– Хорошо.

– Абсолютно конфиденциально.

– Понял.

Тишина в трубке.

Лонгстрит положил телефон на столик. Несмотря на свою долгую карьеру в области тайных операций, он не мог не почувствовать, как в нем нарастает возбуждение. После того как он много лет командовал крупными ударными группами, маленькая тактическая операция вроде той, что им предстояла, казалась возвращением к корням. Ох уж этот Пендергаст – вечно жди от него сюрпризов. Он чрезвычайно умело все это делал. Тем не менее участие лейтенанта будет крайне важным, если в дело вовлечена полиция.

Лонгстрит лег на кровать, не для того чтобы заснуть – сон теперь был невозможен, – а ради ясности ума и сосредоточения на цели. До полудня осталось всего ничего, и тогда дело войдет в свою финальную фазу – арест. Лонгстрит надеялся, что кошмарной цепочке серийных убийств будет положен конец.

Начинающийся рассвет позолотил шторы его спальни, и он закрыл глаза.

Вооруженные тюремные надзиратели провели Брайса Гарримана по голым коридорам изолятора временного содержания на Манхэттене в небольшую комнату со столом, прикрученным к полу, двумя стульями, часами и светильником в потолке, причем часы и светильник были забраны проволочной сеткой. Окна здесь отсутствовали, и он знал, что сейчас четверть девятого утра, только по часам.

– Пришли, – сказал надзиратель.

Гарриман помедлил, глядя на двух упитанных бритоголовых персонажей, уже находившихся в камере, которые разглядывали его, словно оценивая кусочек редкого ростбифа.

– Ну же, заходите!

Надзиратель легонько подтолкнул Гарримана, тот вошел, и дверь за ним с лязгом закрылась, задвижка со щелчком встала на место.

Он прошаркал ногами по полу и сел на стул. Хорошо хоть ножные кандалы с него сняли, но жесткий оранжевый тюремный комбинезон царапал кожу. Все последние часы прошли в каком-то жутком тумане. Арест, поездка в полицейской машине в ближайший полицейский участок, ожидание, предъявление обвинения и задержание за хищение, потом гнетуще короткая поездка в изолятор временного содержания всего в нескольких кварталах оттуда, закончившаяся прежде, чем он успел понять, что с ним случилось. Все это было словно в кошмарном сне, от которого никак не избавиться.

Как только надзиратель ушел, один из дюжих парней подошел вплотную к Гарриману, остановился и вперился в него взглядом.

Не зная, что ему делать, Гарриман наконец поднял голову:

– Что?

– Это мое место.

Гарриман поспешно вскочил, и человек сел. Два стула – три человека. Койки нет. День обещал быть долгим.

Он сел на пол, прислонился спиной к стене и прислушался к гулу голосов и выкрикам других заключенных в блоке. Совершенные им ошибки проплывали перед его мысленным взором словно в каком-то идиотском шоу. Самоуверенность, подкрепленная неожиданно пришедшей к нему недавно славой, ослепила его, и он роковым образом недооценил Антона Озмиана.