Рени Найт - Секретарь

Я выскользнула из собственного тела, взглянула на себя сверху вниз и задумалась, кто она такая, эта женщина в бледно-лимонной блузке, со стиснутыми на коленях руками. Увидела седину вдоль пробора, где отросли волосы и стал виден их натуральный цвет. Многое из того, что я услышала на суде за несколько недель, явилось для меня неожиданностью, но самой большой из всех – как Мина изобразила меня. Неадекватной. Отчаявшейся. Неуравновешенной. Порой даже посмешищем. Тогда я и поняла то, чего не сознавала раньше: линия защиты Мины Эплтон строилась главным образом на очернительстве, психологическом уничтожении меня как личности. Скорее всего, она знала об этом с самого начала. А я позволила себя использовать. Сыграла ей на руку.

– Я понимаю, миссис Эплтон, насколько вам может быть полезен такой самоотверженный человек с обостренным, глубоким чувством преданности и «ранимой натурой». Тот, кого легко убедить сделать все, о чем вы попросите. К примеру, избавиться от материалов, которые могут инкриминировать вам, удалить записи в вашем ежедневнике, а потом солгать под присягой в суде ради вас.

– Нет-нет! У Кристины есть голова на плечах. Она считает себя незаменимой и на все сто процентов предана своему делу. В этом я ее не виню, мистер Мейтленд. Однако Кристина ни за что бы не солгала – ни мне, ни кому-нибудь еще, если уж на то пошло. Это просто не в ее характере. А удаление записей из моего ежедневника… да, странный поступок. Но непорядочный? Нет. Она, как я уже сказала, была сама не своя. Просто случился сбой. В ее жизни выдался трудный период. С каждым из нас такое случается, верно? Кристину нельзя считать ни лживой, ни непорядочной. Какими бы необоснованными ни выглядели ее действия, я уверена в чистоте ее намерений. Она честный и добрый человек. Сознательно она не причинила бы вреда никому.

– Вы рисуете портрет женщины, доведенной до отчаяния, миссис Эплтон. Той, которая готова на все, лишь бы угодить вам.

– Нет. Это несправедливо по отношению к Кристине. Она старательная, преданная делу, трудолюбивая женщина, которая очень гордится своей работой.

– Так преданная делу и трудолюбивая? Или непредсказуемая и склонная к паранойе? Которая из них, миссис Эплтон? Вы называете действия миссис Бутчер сбоем, и этот сбой оказался чрезвычайно удобным для вас. Если она действительно настолько «непредсказуема», как вы утверждаете, трудно понять, почему вы продержали ее у себя на работе так долго.

– Я доверила бы Кристине собственную жизнь. И жизнь моих детей. Но в тот период она вела себя странно. Дело не только в путанице с коробками из архива или ежедневником – примерно в то же время она допустила немало других ошибок, и еще одному моему секретарю, Саре, пришлось устранять последствия. Я очень привязана к Кристине. Она совершила ошибки, вот и все. Мы все ошибаемся.

Да, мы все ошибаемся, Мина .

Всем присутствующим в зале я казалась именно такой, какой она описала меня. Жалким, одиноким созданием, которое заполняет свою пустую жизнь лишь работой. Ненадежным, никчемным, нечестным. Даже вызывающим гадливость, жутковатым, способным действовать за спиной у своего начальства и обольщаться насчет собственного статуса. Я отдавалась работе на все сто процентов, однако этого ей все равно было мало.

А какое впечатление производила сама Мина? Эта женщина, утверждавшая, будто привязана ко мне? Впечатление щедрой, справедливой работодательницы, готовой сквозь пальцы смотреть на мои недостатки. Хранившей верность мне – несмотря на то, что любой другой, менее отзывчивый и понимающий работодатель отделался бы от меня давным-давно.

Как потешались газеты всякий раз, упоминая обо мне!

Не столько мисс Манипенни, сколько миссис Дэнверс. Одинокая и замкнутая женщина средних лет, на грани неуравновешенности, цепляющаяся за свою работодательницу, словно от нее зависит вся ее жизнь…

Если близкие Мины Эплтон являлись в суд каждый день и сидели в первом ряду зала, а за их спинами жена ее водителя Дэвида Сантини слушала показания, которые порой наверняка причиняли ей страдания, членов семьи Кристины Бутчер в зале не было – ее дочь побывала на заседании лишь один раз. Пока Мина Эплтон давала показания, ее секретарь держалась безучастно и улыбнулась, лишь когда ее назвали «Привратницей».

В выступлении Мины в суде мне не к чему придраться. Она держалась скромно, во время перекрестного допроса ее голос звучал ровно и уверенно. Неправда срывалась с ее губ и взмывала к потолку, и ее призраки, находясь в зале суда, тем не менее зависали вне досягаемости. Было известно, что они здесь, но, пока не удавалось их увидеть или потрогать, они оставались эфемерными, нереальными. Мистер Мейтленд знал про них и старался изо всех сил, чтобы их увидели остальные, но потерпел фиаско. У него не было ни единого шанса.

Почти невозможно было убедить присяжных, что Мина, начисто лишенная каких-либо атрибутов богатства и успеха, в своей простой одежде, с зачесанными назад волосами, с отмытой от макияжа кожей, способна на обман, в котором обвинял ее мистер Мейтленд. Как могла эта миниатюрная женщина, ни разу не повысившая голос, разрушить жизнь несчастных фермеров и их близких? Воображения присяжных не хватало, чтобы поверить, будто бы она присваивала чужие земли, скрывала прибыль, довела старика до того, что он убил себя выстрелом в голову. Мистер Мейтленд не сумел представить ни единого весомого доказательства, и все благодаря мне, ее секретарю, и Дэйву, ее водителю.

Вернувшись на скамью подсудимых, Мина дотянулась до моей руки и пожала ее. И, наверное, ощутила, какая она холодная и влажная. А когда я повернулась и посмотрела ей в глаза, я увидела, насколько черна ее душа. В этот момент я поняла: она виновна во всех преступлениях, в которых ее обвиняют.

А что увидела Мина, ответив мне взглядом? Подозреваю, пустоту. Ничего опасного.

– Защита вызывает леди Эплтон.

Пока Мина не вышла на трибуну, я беспокоилась, что ее мать не сможет убедительно свидетельствовать в ее пользу, что она подведет Мину. А теперь всей душой надеялась на это. Надеялась, что она окажется такой же бессердечной, какой описывала ее Мина. Надеялась на правду. Что мать Мины встанет и будет решительно отрицать, что они с дочерью когда-либо были близки. Что алиби Мины окажется ложью. Мне хотелось увидеть ее разоблаченной и униженной, какой сделали меня.

Престарелая дама, вошедшая в зал суда, ничуть не походила на избалованную, эгоистичную особу, созданную моим воображением. Она совсем не вписывалась в образ, который складывался в моей голове долгие годы. Образ матери, которая, по утверждению Мины, всегда ставила себя на первое место.